Дорога на Регалат

Советник подошел к окну и на запотевшем стекле пальцем изобразил пять корабликов носами друг к другу. Когда он расставил символы элементов, Атрелла поняла — химическая фомула.

— Что это? — спросил советник.

— Похоже на гем, пигмент, окрашивающий кровь в красный цвет, — ответила девушка.

Советник рядом изобразил похожую, но несколько отличающуюся:

— А это?

— Не знаю.

— Это хлорофилл из растений. Зеленый пигмент, позволяющий растениям дышать. Сходство видишь?

— Да.

— Ории могут свободно усваивать и то, и другое. Только от крови они пьянеют, как от вина. Особенно от человеческой крови, да еще если человек этот перед смертью был напуган. Так что, милая девочка, опасность налицо. А Инглинг нисколько не врет. Его гипотеза небезосновательна.

Советник пошел к двери.

— Читай до конца. Там к завершению многое становится понятно.

Выйдя из кельи Атреллы, он усмехнулся. Книга удалась. А о том, что Инглинг — это его псевдоним, Атрелле знать совершенно не обязательно.

Он спешил к себе в келью, где его ждали дневники Хольста.

Из дневников лейтенанта службы безопасности республики Харанд Крина Хольста

Фрагмент 1

…трудно поверить, что когда-то они были людьми. Особенно это касается первых: Рэнда и тех, кто был с ним.

Сейчас, когда нам удалось оторваться от них, я в томительном ожидании, пока Лерра придет в себя, не нашел ничего лучшего, как сделать эти записи. Столько событий, столько переживаний и волнений за последние месяцы!

Моя любовь подверглась этому чудовищному превращению. Если бы не этот маг — Фэтлир! Всякий раз я вспоминаю его в молитвах с благодарностью. Он дал мне чудом сохранившийся флакон с зельем обратного превращения.

Я хожу кругами по горной деревушке в тяжких раздумьях о судьбе моей страны. Что ждет ее жителей? Что ждет всех нас? Я размышляю о причинах появления "детей ночи" — так они сами себя называют. Фэтлир сказал, что эти чудовища — бывшие люди, военные добровольцы. Маги называли их ориями.

Эти бывшие люди напрочь забыли о своей прежней жизни.

Меня бросают в дрожь воспоминания о том, как они ели. Бесподобная стремительность их движений, чудовищная сила — и безжалостность.

В деревне появляются другие уцелевшие свидетели бойни, учиненной ориями. Рассказам этим не хочется верить, но мне ли подвергать сомнениям их слова?

…Оторвать голову ребенку и жадно глотать льющуюся в горло кровь. Это их возбуждает. Они пьянеют и приходят в неистовый восторг, хохоча и танцуя в лунном свете, жонглируя опустошенными человеческими телами.

Прошло время. Но и сейчас, закрывая глаза и представляя эти жуткие картины, я испытываю приступы тошноты.

И сейчас я пишу…

Не сдержался. Добрые люди в этой деревушке. Стоило мне отойти за угол и выложить съеденное за завтраком, как сразу появилась девушка-литарийка с кувшином родниковой воды. Заботливо приложила руку к голове и спросила: "Дурные воспоминания?". От ее голоса или прикосновения мне сразу стало легче.

Все, что нам довелось увидеть, все, что рассказывают немногочисленные уцелевшие, говорит об одном: ждать чудес не приходится, страна обречена. Что будет с миром, если его захватят ории? Что будет с людьми, которых уже сейчас эти голубые твари кличут не иначе как "мешки", а на свой орийский лад — "мешшхи"?..

Я не хочу быть орием, но не хочу быть и мешком. Неужели нет способа победить этих монстров?

Не оставляют мысли о Лерре — ей пришлось пережить самое ужасное. Она сказала, что только любовь помогла ей справиться с черной тоской.

…Я познакомился с любимой шесть месяцев назад. Случайно. Шеф вызвал меня с отчетом, а она зачем-то приехала к отцу в Канцелярию. Я сразу понял, что это дочь Винда. Они похожи.

Должен признаться, она мне не понравилась в первый момент. Высокомерие сочилось из ее фигуры, взгляда, устремленного куда-то вдаль, мимо меня, поворота головы. Дочь генерала. Этими двумя словами объяснялось все, и взгляд, и выражение лица. Кто мы все там, внизу?

Как я ошибался! Оказывается, она готовилась к серьезному разговору с отцом, это ему она несла маску неприятия, нелюбезности и непослушания. Ей очень важно было сохранить решимость и настрой, чтобы выстоять. Для чего? О чем она говорила? Что он отвечал? В приемную не доносилось ни звука. Дверь вдруг распахнулась, и я увидел совсем другое лицо: обиженый ребенок, на которого незаслуженно орали, топали ногами и унижали. Она выбежала из кабинета, а я, вместо того чтоб идти с отчетом, бросился следом и, остановив в коридоре, спросил:

— Что я могу сделать для вас?

Она всхлипнула и сказала:

— Мне никто не может помочь. Он не слушает меня… никто не может меня понять! — она подняла глаза…

Кажется, она мне что-то говорила, объясняла — а я стоял, онемевший и оглохший, и молчал, тупо уставившись на нее. Я любовался ее набухшими губками, покрасневшим носом, блеском заплаканных глаз, и все это под музыку ее прерывающегося голоса… Я не знаю, что произошло в тот момент. Видимо, проснулась моя тщательно скрываемая литарийская сущность.

— Я люблю вас… — голос прозвучал откуда-то со стороны, только спустя несколько секунд я понял, что он был моим.