Дорога на Тмутаракань

Отшатнулись в сторону рыльские дружинники, по приказу князя своего переметнувшиеся на сторону Гзака. Князь убит, весь позор измены теперь придется принимать тем, кто выживет. Стоит ли рваться в бой не по приказу, по охоте, повышая цену расплаты?

Бродники, осиротевшие после гибели Свеневида, разделились на две группы. Те, для кого бой стал смыслом жизни, остались в схватке, разменивая чужие жизни на свои. Но большая часть давно ушла прочь. Кончак не простит. Им же еще жить в Степи, а враги Кончака долго не жили...

Я дойду к тебе, брат!

Принять удар на щит. Ответный удар — острием меча по глазницам, и, когда руки врага поднимутся отереть кровь, туда же еще раз, лезвием, чтобы ладони отлетели прочь, а верх головы с надетым на нее шлемом открылся крышкой кубка, показав желтоватую массу мозга.

Снова — щит, вздрогнувший даже от сильного удара стрелы по стальному умбону. Оглядеться, увидеть, где лучник. Вот он, на расстоянии броска копья, тянется за новой стрелой. Где копье достанет, там и засапожный нож сгодится — полетел с гудением, вонзился в горло лучника, но не остался в ране. Упал в траву, скрылся в ней, как и не было его, как не убил он сейчас человека.

Я дойду к тебе, брат!

Буй-Тур Всеволод давно заметил, что Игорь Святославич двинул в бой свою дружину, но считал, что он поведет ее на прорыв, расчищая дорогу обозу Гурандухт. Оказалось же, что князь Игорь доверял сыну больше, чем думал Буй-Тур. Владимир Путивльский сам должен был спасать свою жену, северская же дружина, вломившись в расположение врага, как рогатина в медвежье подбрюшье, шла навстречу курянам. На помощь.

— Здравствуй, брат! — прошептал Буй-Тур Всеволод про себя. — Мы, как всегда, заодно, не правда ли? Мы — Святославичи!

Сказал же другое:

— Поглядите, куряне! Северцы идут к нам, убогим! Помогать решили, увидев, как плохо саблями по шлемам вражеским постукиваем. Слюнки младенческие вытирать...

— Молочко с бород, — добавил кто-то из кметей.

— Портки загаженные менять...

— И что, — продолжил Буй-Тур громовым голосом, — будут мои кмети вторыми в бою?!

— Первыми будем! — заверили кмети.

— Тогда — за пардусом, да и поможет нам Святая Неделя!

Хоругвь с пардусом склонилась, показав направление атаки. С холма, вниз, навстречу северцам. Здравствуй, брат!

* * *

Беловод Просович остановил коня.

— Не могу. — Он нервно сжал ладонью поводья, затем вовсе отбросил их на луку седла. — Не могу вернуться. Как скажу, что ковуи стали предателями? Как объясню, почему выжил?

— Черных вестников не любят, — подтвердил болгарин Богумил.

— Не в любви дело, — сказал ковуй, — в вестях. Они действительно черные!

— Но вернуться придется, — сказал Миронег. — Чтобы знали, что есть ковуй, который остался верен клятвам.

— Надо... Ненавижу это слово!

— Надо. А можно совет, ковуй?

— Говори, лекарь. Обещаю если не исполнить — выслушать.

— Слушай тогда. Как вернешься в Чернигов, не стремись свидеться с князем Ярославом наедине. Расскажи все при свидетелях. Лучше — вообще на Торгу либо у ворот в храм, где народа побольше.

— Зачем?

— Серьезно не понимаешь?

— Господи... — выдохнул Беловод, страдальчески сморщившись. — Господи, за что же Ты сотворил нас такими?..

— Смеем ли мы задавать Богу такие вопросы? — спросил Богумил. — И правильно ли понимаем деяния Божьи?

— И понимают ли сами боги, что творят? — продолжил Миронег.

— Креста на тебе нет! — вспыхнул Беловод. — По-язычески твердишь!

— Креста — нет, — согласился Миронег. — Только оберег.

Три всадника мчались к югу, прочь от места битвы. Беловод, неприязненно поглядывавший на Миронега после этого разговора, заявил, что у безымянной реки, которая виднелась у горизонта, он отделится. Путь ковуя — на север, к Чернигову, лекаря же с болгарином он не неволит. Земля большая, хватит места для многих путей. Непересекающихся путей, подчеркивал Беловод.

Миронег не спорил.

Река была неширокой, грязной и пахла падалью.

И это не самое плохое.

Навстречу нашим всадникам, неведомо как не замеченный ранее, выскочил вооруженный отряд. Это были бродники, сбежавшие от Гзака; но уж дармовую и легкую добычу они упускать не собирались.

Трое против двадцати. И кажется, Чернигов не дождется гонца, Богоматерь недосчитается одного из паломников, а Русь, даже и не заметив того, потеряет последнего хранильника.

Твои шутки, Хозяйка, думал Миронег. Твоя воля.

И брал свои мысли обратно, благо это так легко сделать. Богиня унизилась однажды, предлагая себя. Второго унижения она не допустит; месть богини обязана быть изощренней.

Скорее всего, это была случайность. Несчастливая, смертельно опасная, но случайность.

А человеку для того боги и дали волю, чтобы бороться со случаем.

Миронег повелительным движением удержал руку Беловода, потянувшегося к висевшему за спиной луку.

— Не понадобится, — сказал он.

И голос Миронега был так убедителен и страшен, что ковуй поверил и подчинился.