Дорога на Тмутаракань

Она переоделась. Бояре и воеводы подумали, — про себя, ясное дело! — что боевые доспехи не изуродовали красоту молодого женского тела. Княгиня несла на плечах тяжесть пластинчатого доспеха, словно не из стали и кожи он был сделан, а из тонкого шелка, привезенного желтолицыми купцами Срединной Империи. Позолоченный шлем княгиня держала под мышкой, не постеснявшись выставить на обозрение волосы, убранные в две косы, заколотые на затылке.

Не княжья жена сейчас стояла перед боярами, но князь. Воин!

— Прикажи, княгиня, ударить навстречу ворогу!

— Зачем?

Ярославна обвела взглядом свое окружение и повторила:

— Зачем? Все идет как нельзя лучше.

* * *

Половецкая стрела по самое оперение вошла в солому на крыше.

Выскочивший за ворота Кий увидел, как прямо на него мчатся несколько всадников в запыленных приплюснутых шлемах. Посвистом погоняя коней, половцы стремились к детинцу, щедро рассыпая по пути стрелы с пылающей паклей, повязанной у крепления наконечника к древку. Мигом опустевшая улица испуганным эхом множила перестук некованых копыт степных лошадей по деревянному настилу, потрескивание смоляного факела в руке одного из половцев, пламенем которого занимались вражеские стрелы, надсадное дыхание коней и всадников.

Они увидели друг друга в тот же миг — кузнец Кий и половец в богатом раззолоченном доспехе. И одновременно нанесли удар. И половецкая стрела пробила грудь кузнеца точно там, где сердце, именно тогда, когда пущенный недрогнувшей рукой огромный молот, смяв кольчужный ворот, сорвал с плеч голову так и не успевшего понять, что происходит, солтана Романа Гзича.

Резко осадив коней, половцы остановились у двух трупов, разбросавшихся в окровавленной пыли один подле другого. Конь Романа Гзича, нервно поводя ушами, отошел в сторону, волоча за собой поводья.

— Нехорошо получилось, — сказал один из половцев, откидывая с лица пропитанный потом и посеревший от пыли бурнус.

Из-под бурнуса миру явилось широкоскулая бородатая физиономия, немного рябая, но в целом довольно симпатичная.

— Хан будет в гневе, — добавил второй из нападавших.

Восточные черты его лица не оставляли сомнений в том, что на этот раз перед нами точно степняк.

— Э-э-э, брат, — заметил первый, — здесь еще посмотреть надо, страдает ли ваш Гзак отеческими чувствами...

— Убит сын хана, — весомо сказал доселе молчавший половец. Седины у него было не меньше, чем шрамов, это был испытанный опытный воин. — Пролитая кровь не может остаться не отомщенной. И вопрос только в том, на кого будет направлено мщение!

— Чур, не на меня, — сказал русский и суеверно перекрестился, сделав, на всякий случай, еще и знак, отводящий злых духов.

— Может, на него? — предложил второй половец, указав на остывающее тело кузнеца.

— Один? За сына хана?! — удивился опытный воин. — Гнев Гзака нам в этом случае обеспечен...

— Так надо сжечь все дома окрест! — загораясь идеей не хуже сухой соломы на крыше, воскликнул русский бродник. — Гайда!

И, не дожидаясь реакции половецких воинов, повернул коня в приоткрытые ворота, откуда незадолго до этого вышел в поисках своей смерти кузнец Кий.

Любава не слышала, как погиб ее отец. Только конский храп, затем — затишье, гортанные переговоры на тюркском, и...

Взлохмаченный страшный всадник ворвался во двор, и створки ворот жалобно заскрипели ему вслед. На обнаженной сабле бродника зловеще отблескивали солнечные лучи, слепящими сполохами разлетаясь красновато-кровавыми зайчиками. В левой руке бродник сжимал чадивший факел, тут же полетевший на крышу кузни.

Любава сама не поняла, как у нее в руках оказался стреломет. Спусковая скоба прижалась к ложу смертоносной машины словно сама по себе, тетива басовито щелкнула, и бродник стал навзничь заваливаться на круп своего коня. На лбу бродника, куда вонзилась стрела, крови не было, зато с наконечника, на палец высунувшегося из затылка, хлестал фонтан, заливая в испуге ржущего коня.

Любава в ужасе глядела на убитого ею человека, не замечая ничего вокруг.

К действительности ее вернул удар кнута, ожегший руки и выбивший стреломет на землю.

— Плохо себя ведешь, девушка, — с укоризной, растягивая слова на восточный манер, сказал половецкий воин с седыми прядями в волосах. — Ай как плохо! Духи создали женщин не для смерти, для удовольствия... Что же ты, а?..

Прорвавшиеся на улицы посада половецкие воины вызвали переполох на стенах путивльского детинца. В тени навесов-забрал дружинники засуетились, подтаскивая поближе к бойницам связки стрел, разводя огонь под чанами с водой. Кипяток при осаде — оружие не менее страшное, чем стальной меч. Ошпаренная ладонь не удержит человека, взбирающегося по лестнице на верх стены.

Стараясь не мешать, княжич Владимир Ярославич стоял у бойницы, с ужасом глядя на поднимающийся над посадом черный дым пожаров. Горело там, где жила Любава, и княжич молился, чтобы все обошлось.

— Поредеет народец путивльский, — с горечью сказал кто-то за спиной княжича. — Дом-то что, дом отстроить можно, а вот человека... Как пропустили ворогов, не сдержали только?!