Дорога на Тмутаракань

— Я видел любовь... Со стороны — красиво, но мне бы не понравилось... Излишне нервно... И, кроме того, мне кажется, что любовь — это одна из разновидностей стремления к смерти.

— Любовь приводит к браку, он же порождает новую жизнь.

— И так бывает, не спорю. Но видел я и иное, как чувство сводило людей с ума, а кого и лишало жизни. Хочешь послушать одну историю?

Чурила, заинтригованный, ведь не часто Миронег произносил больше одного предложения кряду, кивнул.

— Это случилось несколько лет назад, я жил тогда в Торжке, — начал Миронег. — В городе, в семье богатого купца, жила прелестная девушка, чистая и невинная. Ее, в отличие от подруг, мало интересовали хороводы у костра, посиделки в светлицах с неминуемыми пересудами и сплетнями... Украшения ценились не за вес золота и величину драгоценных камней, но за красоту формы и искусство создателя.

В нее влюблялись, но красавицу это мало трогало. И не оттого, что у нее было злое сердце, просто она еще не проснулась для любви. А может, ее хранила до поры до времени судьба, ведь среди искавших ее внимания были поклонники красоты, но были, и куда чаще, те, кому была дорога не столько она сама, сколько денежный сундук ее отца.

Однажды свершилось, и ее полюбили не за внешность и не за богатство — за душу и непорочность... Новый поклонник был чужаком. Франк или немец, сейчас не важно... Он понимал, что чувству не время, следует ждать, пока девушка созреет душой, а не телом настолько, что станет готова к браку.

Миронег замолчал. Чурила спросил:

— Что же дальше?

— Дальше? А дальше она умерла, — проговорил Миронег. — Не физически, нет, здесь все было нормально, она росла, расцветая на радость родителям. Просто она поменялась... Иные интересы, иные нравы. На смену невинному ребенку пришла взрослая женщина, для нее зов плоти и цена одежды и украшений стали дороже, чем задушевные беседы под луной или любование прихотливыми завитками серебряного браслета.

— Вы называете это смертью?

— А как еще? Изменилось тело — от девичьей угловатости к округлым формам зрелой женщины, изменилось поведение — даже вам, священникам, должно быть ведомо, как меняется девушка, став женщиной, изменилась душа... Похожие люди — разные люди, и та, что покорила сердце франка, уже не существовала, следовательно, умерла...

— У вас странная логика, но я и пытаться не буду спорить.

— Боитесь проиграть спор?

— Боюсь, что не смогу убедить вас в существовании иной точки зрения.

— Отчего же?.. Знаете, кстати, чем все закончилось? Франк, разочаровавшись в избраннице, ушел в запой, словно заразившись нашей народной бедой. А когда протрезвел, то узнал, что она просватана за другого, куда менее требовательного. Франк уехал на родину, через год вернулся и, на всеобщую беду, решил навестить так и не забытую любимую. Она встретила франка уже на сносях, поблекшая — беременность красит далеко не каждую... Говорила с незваным гостем о пирах и гостях, о новых сарафанах и припасах в подклетях. И с каждым словом франк все больше впадал в ярость, видя, как низко пала его любовь, что была для него когда-то всем. Он выхватил меч и зарубил чужую жену, потом бросился на окровавленный клинок, но выжил. Хотя только для того, чтобы склонить голову под топор княжеского палача. Перед казнью я и познакомился с этим человеком, меня позвали продлить его часы, чтобы он успел рассказать свою историю.

— Страшная история и страшная любовь... Как звали этого несчастного?

— Франка? Не помню точно... Гумберт, кажется... Точно — купец Гумберт.

— Страшная история, — повторил Чурила-Кирилл.

— Есть иная? — хмыкнул Миронег, снова погружаясь в привычное для себя состояние немногословия.

— Должна быть, — ответил священник, стараясь поспеть за Миронегом.

— С такими людьми, как мы? С нашим двуличием и жестокостью? При таком равнодушии и бессердечии по отношению к самым близким? Не должна...

— Не нам судить о промысле Божьем.

— А кому же, если не нам?

Так, за разговором, пустым, но занятным для обоих собеседников, Миронег и Кирилл дошли до своей цели.

Языческое капище темной громадой высилось перед ними, подавляя злобным величием. От мощного портала веяло угрозой. Миронег сразу вспомнил стены избы, виденной им в вятичских лесах, жилья богини, даже в мыслях называемой хранильником не иначе как Хозяйкой. Говорящий череп, последнее время присмиревший и переставший болтать по любому поводу, словно перенявший характер нового владельца, — голова, сменившая хозяина, как это чудно! — зашевелился в перекинутой через плечо суме, прошептал ехидно:

— Боишься, хранильник?

— Боюсь, — не стал спорить Миронег. — Вспомнил стены твоего жилища — с зубами...

ЛЮДИ ПУГЛИВЫ

А это уже не голос черепа, это сама Хозяйка решила вторгнуться в мысли Миронега. Так же, мысленно, хранильник заметил:

«Такими нас сделали боги по своему образу и подобию».

ДЕРЗИШЬ

« Размышляю ».

ДЕРЗИШЬ И ИДЕШЬ К СМЕРТИ

«Надеюсь, что нет, богиня. Я еще хочу увидеть тебя».

УМРЕШЬ, ТАК И УВИДИШЬ

«Дерзишь».

Череп больно ударил Миронега через суму в бок, видимо, это и был ответ богини.

Что поделать — женщины обидчивы.