Дорога неровная

Александра тихо запаниковала: сама вытерпела бы всё, даже обратный перелёт, но дети устали, им необходим отдых, хотя к дому Виктора ехали из аэропорта на такси. Александра, выругав себя, что поспешила отпустить машину, решила спрятать чемодан и большущий ящик с фруктами — всё же с юга приехали — во дворе дома и отправиться к одной из племянниц — Тамаре, адрес которой ей был известен.

Дом Александру поразил убогостью: маленький, кривобокий, подслеповатый от немытых окошек, совсем не такой, как у Лиды в Новороссийске, где Александра с детьми бывала не раз. Да и всё Парфёново-нахаловка выглядело бедновато, правда, немало на улице и добротных домов. Брат намеревался построить большой дом, да вечная нехватка денег не позволила того. А тащить материалы со стройки, где работал прорабом, брат не мог, не умел — такими уж Павла Фёдоровна воспитала своих детей: чужой копейки не брали, всегда жили честно. Наверное, поэтому однажды Зоя Егоровна, воспринимавшая жизнь по-иному, и обозвала сестру «белой вороной», что на её лексиконе означало «дура».

Однажды, давным-давно, в смутном далёком детстве, бабушка назвала Шурку, осердясь, упрямой кержачкой. Почему-то ей казалось, что внучка похожа на свекровь-староверку, часто говаривала, что и характер у Шурки такой же своевольный и упрямый, как у Лукерьи. Но, работая над материнским архивом, вспоминая её рассказы, Александра подумала: если правда, что существует бессмертие души, то, может, и не в ней, Александре, живет душа старой кержачки, а в тетушке Зое, потому что так была непонятна её ненависть к сестре Павле.

У калитки в загородке метался пёс-цепняк, явно голодный и изнывающий от жажды, видимо, хозяева давно отсутствовали, и в сердце Александры закралась тревога: всё ли благополучно в этом доме, жив ли брат, который присылал по письму в год с кратким сообщением, что жив и здоров. Брата она не видела с тех самых пор, как похоронили мать: Виктор с Евдокией ни разу не приезжали к Изгомовым, когда они жили в Тавде, тем более не навещали их в новом городе.

Время было раннее, на улице — никого, чтобы спросить, где Копаевы. Александра попробовала отыскать ключ от дома в сарайчике, но безуспешно. Тогда она спрятала в сарае лишние вещи, прикрыла досками, потом накормила детей остатками пищи, что захватила в дорогу, заодно кинула кусок колбасы и псу, которую он проглотил сразу и тут же благодарно завилял хвостом. Перед уходом Александра палкой придвинула к себе жестяную плошку, наполнила её водой из колодца, и пёс жадно припал к воде, вертя хвостом, словно пропеллером. Провожал их клыкастый хозяин дома вполне дружелюбно, повизгивал, умильно глядя на незнакомцев.

Тамара работала поваром в Тараскуле, километрах в сорока от города. Она очень удивилась приезду молодой тетушки, которую не видела почти два десятка лет. За это время у неё появились двоюродные братья — Антон и Павлик, да и у самой росли двое детей. Тамара рассказала, что Виктор в командировке, а мать, видимо, у Татьяны, другой дочери, которая сейчас лежала в больнице: избил муж.

Тамара до вечера предоставила гостям полную свободу, и те отправились гулять по лесу — курорт «Тараскуль» расположен в красивой березовой роще. Александра всматривалась в траву, в деревья, то и дело вскрикивала:

— Ой, калган растет!.. А это, ребята, чага…

Мальчишки вежливо слушали — красота рощи не достигла их душ: они выросли в месте, где все деревья посажены руками человека, и восторг матери был непонятен. Однако Павлик нашел развлечение — пинал шляпки старых грибов, которыми пренебрегли грибники. Александра же мыслями вернулась в далекое детство, когда шла с Павлой Фёдоровной на Увал пешком из Заморозково, где гостили у Виктора, и мать показывала травы, грибы, ягоды, объясняла их полезность. И теперь уже своим сыновьям Александра рассказывала то же самое. Ей дышалось легко и свободно, хотелось петь. Но… Женщина погрустнела: увидела знакомую травку, однако не вспомнила названия! Сказались долгие годы разлуки с родиной. Её жизнь, словно поезд, стремительно катилась вперед, и родные места становились все дальше, и скоро, наверное, совсем скроются за горизонтом.

Вечером, когда дети — «дяди и племянники» — улеглись спать, две женщины засиделись заполночь, вспоминая детство, рассказывая друг другу о сегодняшних делах.

У Александры после рассказа Тамары о тюменском житье-бытье сердце зашлось от жалости: третьему поколению тюменских потомков Федора Агалакова тоже жилось несладко. Все шло у них наперекосяк, из троих детей копаевской ветви наиболее разумной, на её взгляд, оказалась Тамара, и хотя была второй раз замужем, всё-таки у нее более благополучно сложилась жизнь, чем у Татьяны и Саши, старшего их брата. На вопрос, как живет Саша, Тамара только рукой досадливо махнула: дескать, и не спрашивай…

Впрочем, каким стал некогда робкий племянник-очкарик, Александра узнала на следующее утро, когда Тамара, отпросившись на работе, поехала с гостями разыскивать мать.