Дорога неровная

Копаевы давно жили своим «кустом», окруженные детьми и внуками, им и дела не было до того, как жили Александра, Геннадий и Лида. Правда, Виктор несколько раз бывал у Геннадия, Лиде помогал строить дом, потому что был умелым каменщиком и печником. Он и в командировке-то был потому, что где-то понадобилось отремонтировать сложную старинную печь — в моду вновь входили камины и печи, их ставили в своих коттеджах люди, которых в середине восьмидесятых лет называли «новыми русскими».

Александра, выросшая и жившая всегда вдалеке, была почти незнакомой Виктору. И в том, что жили они без всякого интереса друг к другу, в разъединении рода и был, наверное, главный смысл прабабкиного проклятия, потому что не зря говорят: один горюет, а семья — воюет. Агалаковские потомки горевали каждый сам по себе в разных уголках России, не зная о бедах близких людей, не пытаясь даже помочь. Разведясь с Виталием, Александра попробовала обратиться за утешением к старшим, но получила дружный ответ: «Знала, за кого шла, а теперь не кайся». Это была её вторая (первый раз после смерти отца просила безрезультатно помочь материально, чтобы доучиться) и последняя попытка просить у родственников помощи. Зато дня не было, чтобы в почтовом ящике не лежало письмо от подруг-«орлят», которые грели душу и не давали свалиться в депрессию.

Павла Федоровна была для детей вроде солнца — кружились они, как планеты, вокруг неё, но всяк по своей орбите, и каждый жил по своим законам. Умерла мать — и не стало даже потребности видеть друг друга. И если старшие, родившиеся до войны, перенесшие общие тяготы, тянулись друг к другу, объединенные общими воспоминаниями, то младшая сестра им была непонятна, как все представители послевоенного поколения, тем более что Александра и образование имела выше, и должности занимала, на их взгляд, «непыльные», вертясь, как они считали, около начальства. Более того, старший брат, не зная характера младшей сестры, с готовностью верил всем наговорам на неё. И даже в смерти матери обвинил Александру, дескать, намеренно уморила её, архив материнский сожгла во дворе на костре, чтобы после неё ничего на земле не осталось. Костёр и впрямь был — Виталий сжёг кое-какие старые вещи, газеты, что не могло уже пригодиться в хозяйстве и не имело ценности, а бросать мусор во дворе — не гоже. Брату про то поведала, оказавшись в Тюмени, Александрина соседка-пьяница, дружившая с Изгомихой. Виктор, обвинив сестру в святотатстве, сам ни разу так и не побывал на могиле матери.

Александра сначала обиделась, узнав про навет, а потом решила всё-таки не терять связи с родными, более того — попыталась как-то объединить всех, живя в Тавде, звала ежегодно к себе в гости, но никто так и не приехал поклониться праху матери, потом и письма стали редкими. Впрочем, и Александра писала родственникам не часто.

Непонятная никчемная вражда, зародившаяся между Павлой и её сестрами, краем коснулась их детей. Теплые родственные отношения с тётками сохранились только у Лиды. И как Божья кара Лиде за её холодное отношение к матери выросла у нее холодная душой расчётливая дочь. Именно она и стала причиной раздора между сёстрами, самыми близкими друг другу людьми после смерти матери. Разгневанная двухлетним молчанием сестры, Александра решила навсегда отречься от неё, но неожиданно пришло известие от Лиды, что «теперь и она одна…» Такое, подумалось Александре, сестра могла написать лишь в случае смерти мужа Семёна. И она помчалась к племяннице Наталье, жившей в Москве, где должна была оказаться и Лида, чтобы утешить сестру, успокоить, помириться: она простила сестру за молчание, за прохладное отношение к себе — душа досталась Александре беззлобная и отходчивая. В Москве и выяснилось, какой навет на неё сделала старшая племянница. Что оставалось делать Александре? Только рассмеяться. Так она и сделала.

Но это случилось несколькими годами позднее. И она даже не подозревала, что и у неё самой тоже будут трудности в общении с младшим сыном. Когда это случилось, она никак не могла понять, почему сын равнодушен к её советам, почему ему всё равно, есть рядом мать или её нет… Она отдавала сыновьям всё, что имела — здоровье, деньги, время, свои знания и жизненный опыт, который, как потом оказалось, совсем не нужен был Павлу. И как когда-то после развода с Виталием, она вновь спрашивала себя: «Почему? Что я сделала не так?» — пока не поняла: сын вырос в иное время, стали иными нравы, и превыше всего ставились не душевные качества, не нравственные добрые устои, а меркантильность и желание молодых людей стать богатыми немедленно, не прилагая к тому особенных усилий.

Из Тюмени автобус ходко бежал по новому шоссе в Тавду. Он въехал в город с «тыла», по дороге, по которой когда-то возвращались из Дома отдыха Павла и взбешенный Максим.