— Борис Николаевич, погодите, погодите, надо всё обсудить… — он явно чувствовал себя не в своей тарелке, обычное красноречие изменило ему, и ничего не оставалось делать, лишь, опустив голову, смотреть, как Ельцин размашисто подписал Указ об ограничении действий коммунистов, и тем словно выпустил джиннов из бутылок — различные партии, объединения, движения…
«Гекачепистов», затеявших «переворот», объявили предателями, засадили в следственную тюрьму, прозванную Матросской тишиной. Правда, через некоторое время их всё-таки реабилитировали, отпустили с миром, о чём в народе сказали: «Ворон ворону глаз не выклюет».
Но через некоторое время в Матросской тишине оказались и члены последнего Верховного Совета, которые сначала приветствовали все начинания президента Ельцина, но когда он стал явно превышать свою власть, Верховный Совет решил ограничить полномочия президента. Верховный Совет, следуя революционным правилам в первую очередь занимать почту, телеграф, захватил телевизионный комплекс Останкино. Разгневанный президент вызвал на помощь войска, и по Останкино открыла огонь артиллерия. Принципы — хорошо, но жизнь — лучше, поэтому члены Верховного Совета не стали сопротивляться до «последнего патрона», сдались на милость сильного. Отсидев некоторое время в Матроской тишине, а потом выйдя на свободу, многие из них были избраны в Государственную думу — так высокопарно назвали новый верховный орган власти в России, отдавая дань Четвертой государственной думе, в свое время разогнанной большевиками, и даже некоторые из тех, кто рьяно стремился в дореволюционное прошлое страны, назвал её Пятой.
Но какая разница — пятая, десятая Дума? Как в последнем Верховном Совете СССР, именуемым почему-то Первым, в Пятой Думе оказались «избранники» народные, более пекущиеся о собственной выгоде и льготах, нежели о нуждах своих избирателей. В стране стали значимыми власть имущие и «новые русские», разбогатевшие, незнамо как, молодцы. А народ?.. Его считали быдлом при царизме, стали считать со временем при социализме, и уж тем более так стали относиться к народу во времена реформ, начатых Ельциным с подачи его правительственной команды. Советники Ельцина время от времени уходили в отставку, возвращались вновь, уходили опять. Но все время кружились, далеко не улетая, как воронье, возле созданной для себя кормушки, названной громко и значительно — экономические реформы, которые совсем ничего не давали основной народной массе, зато позволяли бессовестным людям быстро выбиться в богатенькие, а, значит, добраться до власти. Впрочем, ещё Салтыков-Щедрин сказал: «Есть легионы сорванцов, у которых на языке „государство“, а в мыслях — пирог с казенной начинкой», — о чиновничьем бюрократизме в России, во что превратилась демократия, лучше и не скажешь!
Ушедшего в отставку Горбачёва с благодарностью будут, пожалуй, всегда вспоминать лишь те, кто имел отношение к Афганистану — воевавшие там и их родственники.
Эта страна имела границу с СССР, растянутую по Таджикистану, Туркменистану и Узбекистану. В начале семидесятых годов после свержения конституционной монархии, в Афганистане начались преобразовательные государственные реформы, проводить которые мешала консервативная исламская оппозиция. СССР, поддерживая молодую республику, в 1979 ввел туда так называемый ограниченный контингент войск. Этот контингент сразу же оказался на войне, где погибали сотни советских солдат. На родину они возвращались «грузом-200» в «черных тюльпанах» — так прозвали транспортные средства, возвращавшие матерям в цинковых гробах погибших сыновей.
Сначала ввод войск в Афганистане оправдывался интернациональным долгом, ведь советских людей сызмальства воспитывали, что слабому надо помогать, особенно братским народам, а потом пришло недоумение — а какого рожна вообще нам надо в Афганистане? По стране с помощью прессы разлетелась весть, что четверо «кремлевских старцев» (так иронично «прорабы перестройки» назвали Политбюро) свое решение о вводе советских войск в Афганистан написали на простом листе бумаги рукописным, не напечатанном на машинке, текстом. Этот факт вызвал бурю негодования, словно подобное решение, напечатанное на машинке, принесло бы меньше беды.
Правда, в конце девяностых годов ушедшего века стало известно, что неспроста было принято решение о вводе советских войск в Афганистан: в Кремль запустили, как теннисный мячик, дезинформацию о том, что Амин (тогдашний правитель Афганистана) готовит на своей территории плацдарм для агрессии на СССР. И решение о вводе войск стало ответным ударом по мячу. Но то был проигрышный удар: СССР оказался в противодействии с Афганской оппозицией, а также со всем мусульманским миром. Именно на это и рассчитывали Соединенные Штаты Америки, запуская свою «дезу».