Дорога Отчаяния

Лимаал Манделла уложил кий для удара, забыв об усталости, сочащейся из каждой мышцы. Помещение снова погрузилось в тишину, как будто этот жест остановил время. Он отвел руку назад тем же прецизионным механическим движением, как и десять тысяч раз до того в течение последних полутора дней. Он улыбнулся сам себе и позволил кию едва коснуться шара. Белый шар покатился по столу и поцеловал черный шар с нежностью влюбленного. Черный вздрогнул и упал в лузу, подобно рушащимся вниз фарфоровым планетоидам из его ночных кошмаров.

31

Покинув Микала Марголиса в соба–баре на разъезде Ишивара, Мария Квинсана нацелила сердце в общем направлении Мудрости и позволила свободе нести ее прочь.

Свобода. Она так долго была пленником чужих желаний, что забыла самый запах свободы. Но свобода обладала и вкусом. На вкус она была как сантиметр бренди из Белладонны на дне стакана, когда вы думаете, что стакан пуст. На вкус она была как лапша соба с мясной подливкой холодным утром, сменившим еще более холодную ночь. На вкус она была так хороша, что после завтрака она встала и пошла прочь от Микала Марголиса, прочь от соба–бара, через улицу, где старики пускали струи бурой конопляной жижи в разбитую латунную плевательницу, к товарняку, дремлющему на запасном пути. Она чувствовала взгляд Микала Марголиса, когда подошла к кабине, в которой в ожидании сигнала бездельничали два машиниста, оба не старше десяти лет.

— Не прокатите? — спросила она. Пока жующие бетель юнцы оглядывали ее с ног до головы, она бросила короткий взгляд через улицу на соба–бар Макмурдо и заметила Микала Марголиса, глядевшего на нее глазами брошенной собаки.

— Могу задать тебе тот же вопрос, — сказал темно–коричневый машинист, на каске у которого было написано «Арон».

— Конечно. Почему нет? — Мария Квинсана перекатывала во рту свободу, как свернутые листья бетеля. Проституция — мелкая монета по валютному курсу амбиций.

— В таком случае — конечно, почему нет? — машинист Арон распахнул дверь в кабину. Мария Квинсана вскарабкалась наверх и уселась между неожиданно засмущавшимися машинистами. Сигнал сменился, токамаки взревели и поезд вылетел прочь с разъезда Ишивара.

Меняя поезда на рассвете, поджидая попутку на запасном пути Грэнд Транк Роудз с выставленным большим пальцем, подсаживаясь на ночные транспортные дирижабли, Мария Квинсана преследовала призрак свободы через половину мира, пока не поймала его в грузовом тупике вокзала Лесперадо–Главный.

Это был потрепанный, облупленный, неряшливый поезд, годами подвергавшийся действию дивного и чудесного, но Мария Квинсана смогла разобрать надпись, сделанную желто–оранжевой краской: «Странствующая Чатоква и Образовательная Экстраваганца Адама Блэка». Кучка вокзальных бичей толпилась у подножия лестницы, не обладая средствами, потребными для ознакомления с чудесами Адама Блэка. Мария Квинсана не смогла бы объяснить, что в ту ночь заставило ее отправиться туда; может быть, сладкая ностальгия, или некое атавистическое влечение, или стремление разбередить язвы. Она растолкала бичей и вошла в вагон. Адам Блэк слегка посерел и стал немного печальнее, но в остальном не изменился. Марии Квинсане нравилась мысль, что она его знает, а он ее — нет.

— Сколько?

— Пятьдесят сентаво.

— Наличными или натурой. Как всегда.

Адам Блэк разглядывал ее с выражением, появляющемся на лице человека, который пытается что‑то припомнить.

— Благоволите пройти со мной, я покажу вам чудеса моего Зеркального зала.

Он взял Марию Квинсану под руку и повел в затемненный вагон.

— Зеркала Зеркального зала Адама Блэка — необычные зеркала, они изготовлены Мастерами–зеркальщиками Мерионедда, отточившими свое искусство до такого совершенства, что их детища отражают не физический образ, но темпоральный. Они отражают хрононы, а не фотоны, временные образы мириадов возможных будущих, лежащих перед вами, которые расходятся во времени, пока наблюдатель изучает их. Они показывают варианты будущего, доступные в узлах ветвления жизненной линии, и мудрый человек сможет заметить их, обдумать и соответственно изменить свою жизнь. — Произнося этот затасканный вздор, Адам Блэк вел Марию Квинсану сквозь дегтярно–черный лабиринт, вызывающий клаустрофобию. Завершив свою речь, он остановился.

Мария Квинсана услышала, как он набирает дыхание, чтобы возвестить:

— Да озарится будущее светом!