Дорога скорби

Я кивнул.

– Он много знал обо мне уже тогда, когда заставил свою сестру позвонить мне в полшестого утра и сказать, что ее жеребцу отрубили ногу.

– Так вот он кто? Брат миссис Брэккен?

– Да. – Я допил бренди и сказал:

– Если вы когда-нибудь будете разговаривать с сэром Томасом Улластоном, не могли бы вы спросить его – не драматизируя этого, не он ли рассказал Арчи Кирку или Дэвису Татуму о том дне в Жокейском клубе?

В то время сэр Томас Улластон был главой клуба и вел разбирательство, которое привело к смещению начальника службы безопасности, пытавшегося отбить у нас с Чико всякое желание когда-либо заниматься расследованиями. Насколько я понимал, это все было в прошлом, и я больше всего хотел бы, чтобы там оно и оставалось.

Чарльз сказал, что спросит сэра Томаса.

– Попросите, чтобы он не дал "Памп" ухватиться за эту историю.

Чарльз думал о такой возможности с не меньшим ужасом, чем я.

Тут зазвонил дверной колокольчик, и Чарльз посмотрел на часы.

– Кто бы это мог быть? Уже почти восемь.

Это выяснилось весьма скоро. Чрезвычайно знакомый голос позвал из холла:

– Папа!

И на пороге появилась Дженни... Младшая дочь Чарльза и моя бывшая жена. Моя все еще озлобленная жена, у которой под языком колючки.

Задохнувшись от внезапного смятения, я встал – и Чарльз тоже.

– Дженни, – сказал он, делая шаг ей навстречу. – Какая приятная неожиданность!

Она, как всегда холодно, подставила ему щеку и сказала:

– Мы проезжали мимо. Не могли не зайти. – Она без особых эмоций глянула на меня и добавила:

– Мы не знали, что ты здесь, пока я не заметила возле дома твою машину.

Я подошел к ней и тоже поцеловал в щеку. Она – как всегда – приняла это как знак вежливости, цивилизованное примирение с противником после сражения.

– Ты похудел, – заметила она по привычке. Я подумал, что она, как всегда, выглядит прекрасно, но, сказав это, я ничего не выигрывал. Я не хотел, чтобы она смеялась надо мной. Если она пыталась задеть меня словом, это ей всегда удавалось, а пыталась она часто. Моей единственной защитой было и оставалось молчание.

Ее симпатичный новый муж вошел в комнату следом за ней, поздоровался за руку с Чарльзом и извинился за то, что они заехали без предупреждения.

– Всегда рад вас видеть, дорогой мой, – уверил его Чарльз.

Энтони Вингхем повернулся ко мне, смущенно-вежливо произнес: "Сид..."

– и протянул мне руку.

Удивительно, подумал я, вытерпев его сердечное приветствие, как часто приходится пожимать руки на протяжении одного дня. Раньше я этого не замечал.

Чарльз налил всем выпить и предложил пообедать. Энтони Виндхем поблагодарил и отказался. Дженни холодно посмотрела на меня и села в золоченое мягкое кресло.

Чарльз болтал с Энтони о пустяках, пока им не надоела тема погоды. Я стоял с ними, но смотрел на Дженни, а она – на меня. Во внезапно наступившей тишине она сказала:

– Ладно, не думаю, что ты хочешь услышать это от меня, но на этот раз ты попал в изрядный переплет.

– Нет.

– Что – нет?

– Нет, я не хочу слышать об этом от тебя.

– Эллис Квинт! Этим куском ты подавишься. И все лето мне надоедали репортеры. Я полагаю, тебе это известно?

Я невольно кивнул.

– Эта репортерша из "Памп", – пожаловалась Дженни. – Индия Кэткарт. Я не могла отвязаться от нее. Она хотела знать все о тебе и нашем разводе. Ты знаешь, что она написала? Она написала, что я ей сказала, будто бы, не говоря уж о том, что ты можешь покалечиться, ты – не тот мужчина, которого мне хватало.

– Я читал это, – отрывисто сказал я. – Ты читал? И тебе понравилось? Тебе это понравилось, Сид?

Я не ответил.

– Не надо, Дженни! – яростно запротестовал Чарльз. Ее лицо вдруг смягчилось, вся злость исчезла, открыв нежную девушку, на которой я когда-то женился. Преображение совершилось мгновенно, как будто упали засовы темницы. Ее освобождение, подумал я, наконец-то произошло.

– Я ничего этого не говорила, – смущенно сказала мне Дженни. Правда не говорила. Она выдумала это.

Я вздохнул. Я обнаружил, что возвращение прежней Дженни тяжелее вынести, чем ее презрение.

– А что ты говорила? – спросил я.

– Ну...я...я...

– Дженни, – снова сказал Чарльз.

– Я сказала ей, – она повернулась к нему, – что я не смогла жить в суровом мире Сида. Я сказала ей, что она может писать все, что угодно, но не сможет сокрушить его или уничтожить, потому что это никогда никому не удавалось. Я сказала ей, что он не выказывает своих чувств, и что он тверже стали, и что я не могла с этим жить.

Мы с Чарльзом много раз слышали это от нее раньше. А вот Энтони был удивлен. Он с высоты своего роста изучают мою безобидную внешность и явно думал, что она ошиблась во мне.

– Индия Кэткарт тоже не поверила Дженни, – утешил его я.

– Что?

– И мысли он тоже читает, – сказала Дженни, поставив стакан и вставая. – Энтони, дорогой, нам пора.

Отцу она сказала:

– Извини за такой короткий визит, – а мне:

– Индия Кэткарт – сука.

Она взглянула мне в глаза.

– Я не могла с этим жить. Я сказала ей правду.

– Я знаю.

– Не дай ей сломать тебя.

– Не дам.

– Ладно. – Она говорила отрывисто, громко, улыбаясь. Когда птицы вылетают из клетки, они поют и радуются. – Прощай, Сид.