Дорога сна

Аврору де Труа не упрекал, но она сама чувствовала груз своей вины — он надавливал на плечи, мешая выпрямиться, заставлял пригибаться к земле, отводить глаза, чувствовать себя гадкой, скверной и преступной. «Какая я на самом деле гадкая!» — так, кажется, сказала Люсиль при их последней встрече? Что она имела в виду? Какую «не свою тайну» хранила? И уж не из-за этой ли тайны её убили? Вопросы метались в голове Авроры, больно клевали изнутри, как птицы — чёрные кладбищенские вороны, которые, должно быть, уже кружат над могилами в ожидании добычи. Церковь внезапно показалась необыкновенно тесной и тёмной, как гроб, стены будто стали сужаться, наваливаться всей своей каменной громадой на Аврору, грозясь раздавить, и она, задыхаясь, поспешила к выходу. С трудом пробралась через толпу, шёпотом прося прощения у каждого, кого она задела по пути, вывалилась через тяжёлые резные двери наружу и, из последних сил добредя до скамьи, стоявшем во дворике, устало упала на неё. Корсет, ещё утром добросовестно затянутый Марией, сейчас больно впился в живот и бока, в глазах потемнело, в ушах раздался неприятный шум, и Аврора испугалась, что лишится чувств. «Дыши!» — приказала она себе. «Не думай ни о чём, просто дыши!».

Понемногу силы возвращались к ней. Голова уже кружилась не так сильно, перед глазами перестали плясать цветные пятна, в ушах всё стихло. Аврора сидела, откинувшись на спинку скамьи, грудь её тяжело поднималась и опускалась, дыхание было хриплым. Накидку она сбросила, чтобы не мешалась, и теперь, впервые за всё время, проведённое в церкви, открыв лицо, чувствовала себя слабой и беззащитной.

Сзади послышались шаркающие шаги, и Аврора испуганно обернулась, но тут же успокоилась. Это был тот хромой нищий, которого они с Люсиль встретили несколько дней назад в этом же дворике. Сегодня он хромал как будто сильнее обычного, капюшон спадал ему на глаза, закрывая верхнюю часть лица, но чёрная бородка торчала столь же воинственно. Он остановился возле Авроры, и та ощутила лёгкий приступ раздражения, но нищий не стал клянчить милостыню, а простуженным голосом поинтересовался:

— Кого там отпевают, добрая госпожа? Говорят, это девушка… молодая и красивая. От несчастной любви, что ль? Уж не руки ли на себя наложила? — он быстрым движением перекрестился.

— Нет, — глухо ответила Аврора — петля, сдавившая горло, и не думала пропадать. — Её убили разбойники в лесу. — И, сама не зная зачем, добавила: — Это была та рыжая девушка, которая дала тебе милостыню пару дней назад, помнишь? Мы вместе с ней гуляли здесь, во дворике.

— Ах ты Господи! — нищий снова перекрестился. — Бедная, как же её жалко! Молодая, красивая, добрая — чисто ангел!

— А если не молодая и не красивая, то не жалко? — спросила Аврора с резкостью, удивившей её саму. Нищий стушевался и опустил голову.

— Простите, госпожа, не то я хотел сказать… Я человек простой, красиво говорить не приучен. Жалко, конечно, всех жалко… Да точно ли это разбойники?

— А кто же ещё? — она пожала плечами. — Кто ещё мог заколоть Люсиль ножом прямо в сердце в глухом лесу?

— Уж не знаю, госпожа, уж не знаю, — нищий неловко переступил с ноги на ногу и тяжело опёрся на костыль. — Только про Чёрного Жоффруа говорят, что он из благородных и женщин никогда не тронет!

— «Говорят»! — презрительно фыркнула Аврора. — В том-то и дело, что говорят! А те женщины, которые пострадали от его рук, об этом никогда не расскажут. Потому что разбойники ограбили их, взяли силой, а после убили и закопали где-нибудь в лесу!

— Может, и так, — задумчиво проговорил нищий. — Только чего же бедную госпожу Люсиль — Люсиль же её звали, упокой Господи её душу?

— Люсиль.

— Чего же они её не закопали? Поговаривают, тело её едва ли не на опушке нашли. Лежала она там, бедная, без одежды, в чём мама родила…

— Врут, — сухо ответила Аврора. — Люсиль была в платье, в том самом, в котором убежала в лес. А почему не закопали… не успели, например. Леон нашёл её слишком быстро, а разбойники не захотели с ним связываться. Или они не собирались убивать Люсиль, но она стала сопротивляться, бросилась бежать, один догнал её, заколол кинжалом, а потом испугался содеянного и сбежал. Или это был вызов Железной Руке: вот, погляди! Мы убили знатную девушку в твоих владениях и оставили её на твоей земле!

— Складно вы говорите, госпожа, очень складно, — в гнусавом голосе нищего послышалось восхищение. — Только если бы разбойники ограбить её захотели или какое непотребство совершить, разве не раздели бы её догола? Платье-то на ней наверняка дорогое было. И серёжки всякие, бусы, колечки — их-то уж точно сняли бы!

— Не знаю, — сухо ответила Аврора, чувствуя, как внутри быстро нарастает тревога. — Может, не было на Люсиль никаких украшений. С утра встала, поссорилась с дядей и выбежала в чём была, не успела нарядиться. А насчёт платья… Говорю же, не успели. Или правда не хотели убивать, а потом испугались, и им было уже не до платья.