Дорога сна

— Я, кому же ещё здесь быть? Но ты меня не помнишь, так? Ничего не помнишь, — в его низком голосе звучала глубокая горечь. — И сестру свою тоже забыл…

— Сестру я помню, — возразил Леон, перед глазами которого ненадолго мелькнул образ светловолосой, голубоглазой и пышнотелой хохотушки в монашеском одеянии. — Её зовут Анжелика, да?

— Анжелика, моя бедная девочка, — вздохнул отец. — Она там по тебе тоскует, ночами не спит, плачет, а ты что? Ускакал в чужие края, забыл сестру, забыл друзей, забыл отца! Неужели ты настолько не желал родства со мной, что предпочёл стереть себе память?

— Я не помню, — честно ответил Леон. — Но наверное, вы были не лучшим отцом, раз я захотел забыть вас. Вы были жестоки ко мне? Пороли меня за провинности?

— Вот ещё! — возмущённо громыхнул тот. — Чтобы я поднял руку на ребёнка, да ещё на собственного сына? Да ни в жизнь! Я ни разу не тронул Анжелику — и тебя тоже бы не тронул, если бы ты рос со мной.

— Но я не рос, да? — Леон уже обо всём догадался. — Я был незаконным сыном, и вам не было до меня дела.

— Пожалуй что так, — отец снова тяжело вздохнул. — И ты представить себе не можешь, как я винил себя за то, что бросил тебя, за то, что не разыскал тебя после смерти Корантины. Но судьба жестоко отплатила мне за это. И после всего, что тебе пришлось пережить, после того, как ты наконец-то обрёл отца и сестру, — неужели тебе захотелось лишиться их вновь?

— Должно быть, в моём прошлом было слишком много неприятных воспоминаний, — пожал плечами Леон. — Слишком много того, что я хотел забыть. А сестра — что сестра? То, что у нас один отец, ещё не делает нас близкими людьми.

— Ты всё забыл! — укоризненно воскликнул отец. — Забыл, как спас сестру из огня; забыл, как Анжелика заступилась за тебя перед остальными! Я не могу винить тебя за то, что ты злишься на её друзей: мне, признаться, они порой тоже казались чересчур наглыми. Но они тоже беспокоятся о тебе, ищут тебя, а ты даже не помнишь их имён!

— Наверное, у меня были причины забыть их, — буркнул Леон. — Хороших людей просто так из памяти не вычёркивают. К тому же у меня теперь новая жизнь. Новый друг, Бертран Железная Рука, новая… — он замялся, но всё-таки продолжил, — любовь.

— Та молодая вдова, красавица-ведьма? — усмехнулся его спаситель.

— Она не ведьма! — вспыхнул Леон, но отец только басовито хохотнул.

— Так ты ничего не знаешь… Ладно, Бог с ним! Бесполезно тебе что-либо говорить — ты всё равно всё забудешь, когда проснёшься. Что ж, постарайся запомнить хотя бы одно: Анжелика тебя действительно любит, веришь ты в это или нет. И она найдёт тебя, даже если ты её не вспомнишь, — это проклятое зелье слишком крепкое! Как в той сказке, которую мне как-то рассказала твоя мать… хотя этого ты точно не помнишь. Там сестра по всему свету искала брата, зачарованного ледяной колдуньей, чтобы растопить его сердце и снять проклятье.

— Аврора не колдунья! — снова вскинулся Леон. — И если она и помогла мне что-то забыть, уверен, я сам этого хотел! И это мне решать, хочу я увидеться с сестрой или нет.

— Всё тот же упрямец, — покачал головой отец. — Ну хоть что-то в этом мире не меняется…

Леон уже открыл рот, чтобы спросить, откуда отец знает про него и Аврору, про то, как себя чувствует Анжелика, не знает ли он, случаем, кто убил Люсиль де Труа, но тут весь корабль затянуло туманом, голова закружилась, бывший капитан бессильно повалился на бок… и очнулся в собственной постели. Уже рассвело, и из окна падал слабый свет наступившего серого дня.

Только что приснившийся сон выветрился из головы Леона, едва он сел на постели, и позже он, как ни напрягал память, сумел выудить из неё лишь отдельные обрывки. День был холодный и ветреный, на улице выпал первый снег, по коридорам замка гуляли сквозняки, и Гретхен куталась в шаль, а Франсуа жаловался на больную спину. Что касается спины Леона, то ей стало значительно лучше, и он даже осмелился впервые за долгое время принять ванну. Горячая вода согрела тело, наполнила его новой силой, и бывший капитан долго плескался в ней, не желая оставлять столь уютное и тёплое место.

После долгого сна и горячей ванны в нём пробудился зверский аппетит, и Леон с жадностью набросился на кашу, сваренные вкрутую яйца и копчёный окорок. Гретхен была бледна и ела мало, но когда он осведомился о её самочувствии, рассеянно ответила, что всё в порядке. Очевидно, её бледность была вызвана предстоящей казнью Чёрного Жоффруа, о которой она и сообщила Леону за столом. Её передёргивало, когда она перечисляла наказания, которым должен был подвергнуться атаман разбойников: сорок ударов кнутом, оскопление и повешение. Леон подумал, что оскопление, пожалуй, лишнее: он разговаривал с Жоффруа всего один раз, но не верил, что этот человек мог надругаться над Люсиль и убить её. Впрочем, своё мнение он оставил при себе.