Дорога сна

Позднее Аврора никак не могла до конца осознать, что же заставило её поступить именно так, как она поступила. Должно быть, она внезапно поглупела или вовсе лишилась разума, — как иначе объяснить то, что она выдала Леону Лебренну, человеку, с которым она была знакома чуть дольше пары месяцев, величайшую тайну своей жизни?

Конечно, за эту пару месяцев она перенесла множество потрясений. Неожиданная влюблённость в Леона и нелепая, как считала Аврора, попытка помочь ему, стерев память; трагическая гибель Люсиль, неловкие попытки расследования, самоубийство Чёрного Жоффруа, к которому она тоже была причастна; и, наконец, страшное зрелище неудавшейся казни атамана разбойников — всё это не могло не оставить следа на её тонкой и чувствительной натуре. Но даже после пережитых потрясений она не должна была очертя голову кидаться в объятия Леона!

Аврору всё ещё бросало в краску при мысли о произошедшем. Это казалось ей неправильным, почти чудовищным: она стала свидетельницей гибели человека, пусть и преступника, всё равно что сама убила его, а потом спокойно наслаждалась ласками бывшего капитана! Ей вспомнились строчки из какой-то заумной книги, прочитанной давным-давно: на далёких южных островах, где живут туземцы, после похорон одного из членов племени принято петь, плясать, веселиться и совокупляться. На смерть там отвечают торжеством жизни… Раньше это казалось Авроре дикостью сродни людоедству и рабству, теперь же она подумала, что в этом есть здравое зерно. «Во всяком случае, Чёрный Жоффруа вряд ли осудил бы меня», — эта мысль вызвала у неё невольную усмешку.

И всё же она не могла перестать винить себя за глупость. Это же надо было так расслабиться, чтобы проболтаться трижды: про то, что она впервые увидела Леона, когда он был без рубашки, про его любовь к рыжеволосым женщинам и про преступника с рыбьими глазами! Аврора признавалась себе, что до сегодняшнего дня и не подозревала, как хорошо может быть женщине с мужчиной, и тихие ласки её мужа были лишь тенью того удовольствия, что доставил ей Леон. Но это не извиняло её, а даже добавляло вины: как глупо было, впервые в жизни полностью познав радость плотских утех, растаять от их тепла и выболтать все свои тайны!

Но теперь отступать было уже поздно. Леон смотрел на неё своими ясными голубыми глазами, чуть прищурившись, и от этого пристального взгляда её бросало в дрожь. Скрестив руки на груди, которую Леон только что ласкал, будто защищаясь от его взора, Аврора выпрямилась и заговорила. Она рассказала обо всём — о том, как ещё в детстве обнаружила у себя способность проникать в чужие сновидения, как быстро поняла, что нужно скрывать это даже от самых близких, как подсматривала сны других людей до тех пор, пока не пресытилась этим, и, наконец, о том, как в первый раз увидела Леона спящим на берегу реки.

Поразительно, но когда Аврора заговорила об этом, он низко опустил голову, явно смущённый, и краска прилила к его лицу, с которого ещё не сошли остатки летнего загара. Когда же Леон услышал, что Аврора не раз заглядывала в его сны, то и вовсе отвернулся, сделав такое движение, как будто хотел прикрыться.

— Неудивительно, что Бертран сказал про вас, что вы как будто видите человека насквозь, — пробормотал он. — «Словно стоишь перед ней голый», — вот его точные слова. Теперь-то я понимаю, что это не просто фигура речи!

— Я не видела Бертрана голым! — поспешила оправдаться Аврора, с каждым словом чувствуя себя всё более и более виноватой. — Вообще-то я не так уж и часто заглядывала в его сны. Ему постоянно снится война, — она повела плечами, — вот уж на что я точно не хочу смотреть!

— Зато в мои сны вы заглядывали частенько, — укоризненно заметил Леон, всё ещё порядком смущённый. — И даже видели меня с де Круаль — иначе как бы вы узнали про мою любовь к рыжим?

— Простите, — прошептала она, убирая от лица волосы. Леон только что назвал свою прежнюю любовницу по имени и даже не заметил этого, и нельзя было сказать, обрадовало это Аврору или огорчило. — Я знаю, это некрасиво, ещё более некрасиво, чем подсматривать за людьми через замочную скважину или щель в двери! Единственным оправданием мне может служить то, что я никому ни о чём не рассказывала и никогда не использовала увиденное во снах в своих целях… до одного случая.

И она поведала про тот ужасный сон, приснившийся ей в ночь после праздника урожая, — сон, в котором Люсиль насиловал неизвестный мужчина. Леон, услышав об этом, помрачнел и нахмурился, взгляд его снова стал холодным, как лёд.

— Вы думаете, это мог быть её дядя, верно? — спросил он.

Аврора, которой эта мысль пришла в голову едва ли не самой первой, молча кивнула. Она старательно гнала от себя это предположение, но чем дальше, тем крепче оно пускало корни в её разуме, и она была рада, что ей не пришлось высказывать его вслух, что Леон озвучил это за неё.