Дорога свободы

— Бог милосердия, мудрости и всепрощения, молим тебя, благослови наши труды. Если мы совершали ошибки, то не по злой воле, а потому, что мы смертные люди и подвержены слабости, заблуждению и греху, как все смертные...

Затем все делегаты встали и звучно и торжественно спели гимн: «Земля свободы, край счастливый, тебя, тебя, о родина, пою!»

— Что вы теперь думаете делать? — спросил Гидеона Кардозо.

— Вернуться домой.

— Соскучились?

— И еще как, — улыбнулся Гидеон. — Мы, негры, чудной народ — привязываемся к месту. В недоброе старое время, бывало, продадут негра на юг, ему это хуже, чем смерть. У меня прямо тоска — хочу домой, к своим.

— А дальше что?

— Я думал об этом, — с расстановкой сказал Гидеон. — Они, в Карвеле, землеробы, знают, как вырастить хлопок, как вырастить кукурузу, — а больше и ничего. Живут, где жили, на Карвеловской плантации. Но вечно это так не будет. Я ходил в Земельный отдел, справлялся: Карвел ее потерял за долги, новые владельцы тоже потеряли за неуплату налогов. Рано или поздно пойдет с молотка — что с ними будет?

— То же, что и со всеми неграми, у которых нет ни земли, ни крова, ни куска хлеба. Вот вопрос, который нам предстоит разрешить, Гидеон, самый важный и самый трудный.

— Попытаюсь им помочь. Хоть научу, как сделать, чтобы купить клочок земли. И то не знаю — может, удастся, может, нет. Во всяком случае, надо поехать домой, попробовать.

— Единицам это может удаться, Гидеон, но для всех это не выход.

— Я знаю.

— Гидеон, вы когда-нибудь думали о том, чтобы заняться политической деятельностью?

— Как это?

Смущенно улыбаясь, Кардозо напомнил Гидеону, как они встретились в первый раз.

— Я тогда начал понимать, — сказал он, — что ставку надо делать на таких людей, как вы.

— Почему на таких, как я?

— Потому что весь наш штат, да и весь Юг, за исключением горсточки наших противников, лишь в том случае может на что-нибудь рассчитывать в будущем, если сам себя вытащит за волосы. Вы это сделали — вы и еще сотни таких людей, как вы. Мы с вами разные люди, Гидеон, во многом мы никогда не сойдемся. Вы боец, при всей вашей мягкости, я иначе смотрю на вещи. Но у вас есть многое, чего мне недостает: большой размах, большая сила. На что вы ее употребите?

— Если она есть, — усмехнулся Гидеон. — Может, есть, может, нету, я не знаю. Мне надо подумать, мне надо учиться. Я невежда, Фрэнсис. Если бы три месяца тому назад я понимал, какой я невежда, разве бы я посмел браться за такое дело!

— Гидеон, прежде чем решать, подумайте. На этих днях состоится собрание делегатов, членов республиканской партии. Я один из них. Подумайте вот о чем, Гидеон: партия Эба Линкольна выступит на выборах, и она победит — мы это уже видели на выборах в конвент. Это означает, что в наших руках будет вся законодательная власть штата и весь административный аппарат, конгресс штата, сенат штата — все, сверху донизу. Вы с самого начала были участником этой борьбы; частица новой конституции, пусть

хоть небольшая, создана вами. Теперь вам представляется возможность продолжить, проводить законы в жизнь...

— Как это? — задумчиво спросил Гидеон.

— Мы хотим выставить вашу кандидатуру в сенат штата.

Гидеон покачал головой.

— Почему нет?

— Не выйдет, — сказал Гидеон.

— Боитесь?

— Теперь я уже ничего не боюсь, — усмехнулся Гидеон. — Нет, просто не выйдет. Я знаю, кто я. Через год или через пять лет — может быть, сейчас — нет. Не гожусь.

— Годитесь, Гидеон. Больше, чем многие из тех, что будут там заседать.

— Может быть, — пожал плечами Гидеон.

— Вы подумаете об этом?

— Нет. Поеду домой.

— А если я скажу, что вы неправы, Гидеон?

— Что делать? Я поступаю, как считаю лучше.

— Выходит, что уговаривать вас бесполезно?

— Боюсь, что да.

— Очень жаль, — искренне огорчился Кардозо.

Они пожали друг другу руки, и на прощание Кардозо сказал:

— Знакомство с вами мне очень много дало, Гидеон.

— Почему, сэр?

— Может быть, и я когда-нибудь вернусь домой.