Дорога сворачивает к нам

— А ты, Марителе? — обращается Ляксандра ко мне. — Огурчика с медом не хочешь?

Как не хотеть, когда наши огурцы только-только завязались, а пчел не держим и меда не покупаем. Только я не просто Марителе — я Маре! — и отвечаю, как отец:

— Не стоит, дядя Ляксандра.

Съела огурец, намазанный медом, — один огурчик. Отец выпил два стакана кваса. Ляксандра хотел и третий налить, но отец накрыл стакан ладонью. Стоя пил — сесть не согласился, сказал, что сено ждет.

Я уже и вкус огурца с медом забыла, а отец все не заикается о том, что нам надо. У Ляксандры глаза горят, как у хитрого старого кота. Он сразу угадал, зачем пришли и почему стесняемся его. Отец уже года два не отворял калитку Ляксандры. А уж квас его незнамо когда, давным-давно, может, и пробовал.

Вы не думайте, мой отец не трус. Он винтовку под кроватью держал, когда по деревням бандиты шатались, поджигали дома, людей убивали… Так чего же он сам не свой, почему оробел во дворе у Шаучукенаса? Чего мнется, кряхтит, не заводит разговор о деле? Может, мне начать? Боюсь, что мы бы так и убрались восвояси, даже не заикнувшись про платье и ботинки, если б не сам Шаучукенас. Не отпустил нас, затащил в горницу, бормоча, что такие гости — великая радость для него.

Эле не было дома, она с фермы уже по росе возвращается. Далеко ей на работу и с работы, а велосипеда ей Шаучукенас не купит. У всех в деревне велосипеды есть, почти в каждом доме стоят, поблескивают, а где и по два, и даже по три. Без велосипеда в сенях да часиков на руке теперь вроде бы и неловко людям. Особенно молодым! А у Эле — ни велосипеда, ни часов, хоть зарабатывает она… Другие девчата в районе здоровый зуб золотом покрывают, чтобы издали блестел, а на Эле даже простенького колечка нет.

Не было Эле дома, но я думала о ней, как ни испугалась, как ни растерялась от своих забот — почему отец молчит? Эле не было, однако это ее руки подмели и проветрили горницу. Даже свежие цветы в воду поставлены. И когда она управляется? Старая бабка Шаучукенасов еле ноги таскает, молится целыми днями. Спасибо, если хоть одну картофелину очистит.

Не было Эле, и хорошо, что не было. Не хотелось нам, чтоб она видела, как мы покупаем привезенные ее отцом товары… Да еще в «кабалу» лезем. «Кабала» — очень старое, нехорошее слово. Отец мне его еще раньше растолковал.

Как ни странно, Шаучукенас на самом деле знал, что нам нужно. Потому ли, что у него глаза такие — как у хитрого, старого кота? Потому ли, что, слоняясь по своему двору, наш двор как следует прощупал, уловил чутким ухом перебранку отца с матерью?

— Знаю, что тебе надо, Йонас! — весело, словно протягивая белую, блестящую дощечку, улыбнулся Ляксандра и расстелил перед нами отрезы.

Запестрело, зарябило в глазах. Словно радуга вспыхнула и кусками упала нам под ноги. Прямо на пол, чистехонький, ярко-красный пол.

— Что ты, что ты, Ляксандра! — отшатнулся отец. — Не для моей Текле такие яркие да пестрые!

— Нету больше панов, нету… И простой народ нынче наряжается, — смеялись хитрые глазки Ляксандры. — Выбирай… На десяток лет помолодеет Теклюте!

— Помолодеет, говоришь…

— Смотри, как бы не пришлось тебе сбрить усы, когда она вырядится!

— Ладно уж, ладно, да что выбрать? Не разбираюсь я в женских убранствах.

— Зато я разбираюсь, я! — Ляксандра весело хлопнул отца по плечу.

И он действительно разбирается, будто сам портной. А ведь не портной он — колхозник, пускай даже престарелый, хоть здоровей и резвей молодого…

Выбрал нам Ляксандра желтовато-розовый шелк с ромашками. Белеют эти ромашки, словно живые цветы в поле.

То-то обрадуется наша мама!

Наверное, сроду не было у нее такого красивого платья.

Я тут же представила маму, разодетую в этот ромашковый шелк… В руке платочек, а промытые волосы желтые, не серые, нет! И она, как когда-то, улыбается прекрасной своей улыбкой… Я вижу и себя: как рассказываю Анупрасу-пивовару, что это за платье у мамы… Ведь Анупрас слепой. Видеть он не видит, но все ему интересно… Даже цвета. Не странно ли? Я ему часто рассказываю, кто во что одет.

Но когда это будет? Когда мама сошьет это платье, а я смогу рассказать о нем? Небось будет держать и держать отрез в шкафу.

Ботинок у Ляксандры, как нарочно, не было. Знать бы, что Марителе понадобятся, непременно привез бы. Ну ничего, в другой раз. Не забудет такой хорошей девочке… А я про себя радовалась, что ботинок не нашлось и отец меньше задолжает Шаучукенасу.

— Насчет денег, сосед, попрошу…

Отец не успел сказать, что отдаст потом. Ляксандра замахал обеими руками, словно загоняя обратно в будку своего злого пса. Какие могут быть разговоры? Соседи, сколько лет обок прожили… Наша вишня в его огород перевесилась. Его белый налив к нашему колодцу ветви тянет… А помнит отец, как они, двое на всю деревню, винтовки наготове держали? Под кроватью держали, если чуть что… если один выстрелит, чтобы другой на помощь подоспел… Так и не сунулись бандиты в конец деревни…