Дорога сворачивает к нам

И вот в один прекрасный день подкатила голубая, как небо, «Волга». И из нее вышли, поддерживая друг друга, два пожилых человека — наверное, муж и жена.

Муж был высокий, с седыми висками, выбритым до синевы подбородком и в очках, а жена — по плечо ему, толстая, с черными-черными (потом я узнала, что крашеными!) волосами. Она была настоящая толстуха, но платье на ней пестрело крупными яркими цветами.

Женщина шагнула, попала ногой в ямку и тоненьким голоском воскликнула:

— Смотри же, Нарци́зас! Ты в очках!

— Смотрю, смотрю, Ангелок! — басом отозвался степенный муж с таким странным, неслыханным именем.

Нарцизас — это ведь цветок, милый цветок нарцисс!

А «Ангелок» — уж не Анге́ле ли это? Ангеле и у нас в Гургждучай есть, но их никто не называет «ангелочками».

— Бедная наша Иоланта, — вздохнула Ангелок, — такие ямы!

— Ну, такие ямы и в городе найдешь, — возразил Нарцизас. — А она живет у самой дороги. Это главное, Ангелок. Не так ли?

— Иначе мы бы не доехали на «Волге»! — согласилась Ангелок и снова ступила в яму, но больше не вскрикивала. — Смотри, какой лес! Прямо курорт. Понюхай, Нарцизас, какой воздух! Не воздух, а чистый озон!

— Я говорил, что Иоланте не так уж плохо в деревне!

— И палисадники, какие красивые палисаднички! Поди сюда, деточка. Вы не продаете цветы?

Этой деточкой, разумеется, был не кто иной, как я, Марите Станкунайте.

Я, как всегда, потащилась за приезжими и сразу угадала, что это не обычные люди, кто-то очень обрадуется, когда увидит их.

Они уже дважды упомянули имя Иоланты. И в Гургждай, и, наверное, в десятке окрестных деревень найдете лишь одну-единственную Иоланту — нашу учительницу!

Но почему они спрашивают, не продам ли я цветы? Неужели где-нибудь цветы продаются и покупаются, как яйца или масло?

— Мы заплатим, крошка! — помахала женщина красивой сумочкой в красную крапинку, прислонившись поудобнее к забору нашего палисадника.

Я покраснела, оттого что меня назвали крошкой, засмущалась и не могла с места двинуться. А когда спохватилась, что нехорошо стоять так, будто вкопанная, бросилась к цветам.

Я рвала, что под руку попадет: настурции, ноготки, едва распустившийся жасмин. Нарвала большой-большой букет, добавила зеленых веточек, хоть у меня и дрожали руки.

— Денег не надо, нет, нет! — отказалась я от новенького бумажного рубля. — Мы цветы не продаем!

Женщина никак не могла понять, почему я не беру денег, но ее муж, видно, понял, стал отговаривать жену:

— Я тебе говорил, Ангелок, что в деревне другие люди. Я говорил, что нашей девочке там будет неплохо.

Я еще раньше подумала, что это родители Иоланты. Те самые, кого она ждет не дождется. Потому и цветов охапку нарвала!

А теперь уж было нечего больше сомневаться, и я радовалась, что нарвала такой большой букет. Я подарила цветы им, а они, конечно, подарят Иоланте…

— Жаль, крошка, мы не захватили с собой конфет, — сокрушалась женщина. — Я бы тебя отблагодарила.

Но мне было так хорошо, что больше ничего и не хотелось. Только бы побыстрее отвести их к Иоланте! И чтобы застать Иоланту дома!

А когда я осмелилась поднять глаза и пригляделась к женщине вблизи, убедилась, что в ее полном лице, в плечах, в руках, даже в цветастом платье, проглядывает Иоланта.

Конечно же, это мама Иоланты, они похожи, хоть Иоланта стройная и серьезная, а мать толстушка и щебечет тонким голоском.

— Какая школа, какая прелестная школа! — удивлялись они, увидев издали шиферную крышу, акации и баскетбольные столбы.

У меня чесался язык рассказать про кулака Линцкуса, его сына-убийцу и, конечно же, про тайну Казюкаса, но я сдержалась. Отец Иоланты не испугался бы, зато мать — наверняка.

Когда они увидели бегущую навстречу Иоланту, отец снял очки и потер глаза, а мать схватилась за грудь.

— Елка… Елочка! — зашептали оба, больше ничего не в силах вымолвить.

«Елка, Елочка»! — вот как зовут мою учительницу дома.

Учительница прослезилась, и ее мама прослезилась, и седой отец прослезился. Наверное, у меня тоже глаза были на мокром месте, но я не стеснялась плакать.

А вскоре я узнала то, чего до тех пор ни я и никто другой в Гургждучай не подумали бы.

Что старые родители Иоланты не отпускали свою единственную дочь в Гургждучайскую школу! Что Иоланта уехала сама, против их воли. Что они чуть ли не отреклись от дочери, словно она какая-то преступница!

Вы представляете? Иоланте было приготовлено место в Каунасе, а она не захотела на это место и уехала учить ребят к нам, в Гургждучай. И, если бы она не отказалась от места, я бы не научилась мечтать… Хорошо, что она не послушалась!

— Однако здесь вполне приличная деревня, — говорит степенный отец, по имени Нарцизас, снова надев очки.

— Что ты говоришь — деревня… Да тут самый настоящий курорт, а не деревня, — втягивает носом воздух и сушит последние слезы мать Иоланты.

Иоланта счастлива, и я счастлива, потому что сами понимаете… Вы понимаете?

ДОРОГА ВСЕ РАВНО СВОРАЧИВАЕТ К НАМ!