Дорога тайн

Эстрелла была лысой; ей не нравилось, как редеют ее когда-то черные, словно вороново крыло, волосы и как они теряют свой прежний блеск. Она брила голову или просила, чтобы ее побрили, потому что сама часто оставляла на голове порезы, – и носила парики (париков у нее было больше, чем собак). Все парики были слишком молодежными для нее.

По ночам Эстрелла спала в бейсболке; она жаловалась, что из-за козырька ей приходится спать на спине. Она не виновата, что храпит, – во всем виновата бейсболка. На лбу у нее от бейсболки оставался постоянный след в виде вмятины, которая не прикрывалась париками.

Порой Эстрелла так уставала, что забывала заменить на бейсболку тот или иной парик. Если «La Maravilla» не давал представлений, лысая Эстрелла в своем наряде и бейсболке выглядела как мультяшная проститутка.

Она была щедрым человеком – не жадничала и позволяла Лупе примерять свои парики. Эстрелле и Лупе нравилось надевать эти парики на собак. Сегодня у Эстреллы был не «бейсбольный» день; на ней был огненно-рыжий парик, который, возможно, выглядел бы лучше на одной из ее собак – и уж точно он больше подошел бы Лупе.

Всем было понятно, почему дети свалки и собаки обожали Эстреллу. Но, несмотря на свое гостеприимство, она была не так рада Флор и сеньору Эдуардо, как niños de la basura. Эстрелла была либералкой в вопросе сексуальных отношений; она не возражала, чтобы в собачьей палатке находилась проститутка-трансвестит. Но дрессировщица всегда бранила собак, если они гадили в палатке. Эстрелла не хотела, чтобы обляпанный дерьмом айовец навел собак на какие-нибудь дурные мысли, поэтому не приветствовала этого иезуита.

Рядом с душем под открытым небом, за мужской уборной, имелся кран с длинным шлангом; Флор повела туда Эдварда Боншоу, чтобы он как-нибудь избавился от слоновьего дерьма, которое затвердело на сандалиях миссионера и, что еще более неприятно, между пальцами его босых ног.

Поскольку Эстрелла отвлекла Лупе, называя ей клички собак и рассказывая, сколько нужно кормить каждую из них, Соледад воспользовалась моментом, когда больше никого рядом с Хуаном Диего не было; как скоро поймет мальчик, в палатках труппы было не так много моментов, когда ты оставался один, как и в приюте.

– Твоя сестра очень особенная, – тихо начала Соледад. – Но почему она не хочет, чтобы ты стал таким же дивом, как девочки-акробатки? Исполнительницы прогулки по небу – звезды этого цирка.

Идея стать звездой ошеломила его.

– Лупе считает, что у меня другое будущее – не хождение по небу, – сказал Хуан Диего. Он чувствовал себя застигнутым врасплох.

– Лупе читает и будущее? – спросила Соледад мальчика-калеку.

– Только частично, – ответил Хуан Диего; по правде говоря, он не знал, насколько Лупе осведомлена о будущем. – Лупе не видит в моем будущем хождения по небу, она думает, что я разобьюсь, если попытаюсь это сделать – если попробую.

– А ты сам что думаешь, Хуан Диего? – спросила жена укротителя львов. Для мальчика она была незнакомым типом взрослого человека.

– Я просто знаю, что не хромал бы, если бы ходил по небу, – сказал он. Призрак решения маячил перед ним.

– Эта такса – кобель по кличке Бэби, – услышал он, как Лупе повторяет сама себе; Хуан Диего знал, что именно так она запоминает то, что ей нужно. Он посмотрел на маленькую таксу: на ней была детская шляпка, завязанная под подбородком, и она сидела, выпрямившись, в детской коляске.

– Игнасио хотел, чтобы у него был кто-то читающий мысли львов, – внезапно сказала Соледад Хуану Диего. – Ну какую интермедию может исполнить в цирке тот, кто читает мысли? Ты сам сказал, что твоя сестра не предсказывает будущее, – мягко продолжила Соледад.

Не то представляли себе дети свалки, когда ехали сюда.

– Овчарку зовут Пастора, – услышал Хуан Диего голос Лупе.

(Существительное pastora означает «пастушка».) Пастора была овчаркой типа бордер-колли; на ней было надето платье. Когда собака ходила на своих четырех, то спотыкалась о платье, но когда вставала на задние лапы, толкая передними детскую коляску с ребенком (таксой) в ней, платье ей не мешало.

– Ну что Лупе скажет зрителям в репризе? Какая женщина захочет услышать, о чем думает ее муж? Кто обрадуется, услышав, что у его жены на уме? – спрашивала Соледад Хуана Диего. – А разве детям не будет стыдно, если их друзья узнают их мысли? Просто подумай об этом, – сказала Соледад. – Игнасио волнует только то, что думают старый лев и эти львицы. Если твоя сестра не может читать мысли львов, она не нужна Игнасио. А как только она прочтет, что у львов на уме, от нее больше не будет пользы, не так ли? Или у львов меняются мысли? – спросила Хуана Диего Соледад.

– Не знаю, – признался мальчик. Ему стало страшно.

– Я тоже не знаю, – сказала Соледад. – Я просто знаю, что у тебя больше шансов остаться в цирке, если ты станешь ходить по небу, особенно из-за того, что ты мальчик. Ты понимаешь, о чем я, Диво-мальчик? – спросила его Соледад.

Все это прозвучало для него слишком внезапно.

– Да, – ответил он, но эта внезапность пугала его.