Дорога цариц

Паренек убегал — и ощущал себя оленем, по следу которого пустили гончих. А потому мчался, мчался, мчался, буквально волоча за собою сестренку. Уже к полудню они добрались до Вязьмы, повернули вдоль нее на восток…

— Боря, я больше не могу! — взмолилась девочка. — Давай хоть немножко передохнем!

— Нельзя, Иришка! Вдруг за нами гонятся?

— Да откель они догадаются, куда мы побегли?

— Ну-у… — Паренек замедлил шаг, оглянулся назад, прислушиваясь и приглядываясь. — Куда еще через огороды бежать?

Весна еще только вступала в свои права, и полоска прибрежного кустарника не успела покрыться листвой, хорошо просматриваясь насквозь. Однако позади, насколько хватало глаз, не различалось никакого движения, не слышно было ни топота, ни криков.

— Еще немного пройдем, сестренка, тогда и отдохнем, — все же не рискнул сразу останавливаться Боря, однако шаг замедлил.

Уже без большой спешки беглые сироты шли еще с час, пока не уткнулись в накатанную дорогу, полого уходящую прямо в реку.

— Кажется, брод… — Паренек поставил корзинку на землю.

— Боря, мы ведь в него не полезем? — зябко поежилась девочка. — Лед ведь токмо-токмо сошел!

— Литовский тракт на той стороне. — Борис начал расстегивать кафтан. — Иначе нам до Москвы не дойти.

Сбросив одежду, он присел, подсадил сестренку на плечо, выпрямился, быстро и решительно вошел в воду, торопливо пересек реку, ссадил девочку на берег, повернул назад, перешел, забрал корзину и одежду, снова перебрался через Вязьму.

— Вай-вай-вай. — Стуча зубами от холода, паренек завернулся в тулуп, подобрал корзинку и вещи, свернул с дороги в растущий слева осинник, углубился на два десятка шагов, присел на ствол упавшего зимой дерева, поставил лукошко между ног. — Давай посмотрим, чего я там впотьмах прихватил?

В ивовой емкости обнаружилось примерно с полпуда отборной репы, каждая с кулак размером, и пять упитанных, как поросята, копченых сазанов.

— Пообедаем?

Щедрой рукой паренек разломал надвое одну из рыбин, половину протянул девочке, спину взял себе. Ира отказываться не стала, быстро набив рот сочной белой мякотью, утробно прочавкала:

— А куда мы идем, Боря?

— В Москву, — пожал плечами паренек.

— А куда в Москве?

— Ну-у… Найдем куда. Москва большая, там для всех место найдется. Коли дядюшка Дмитрий устроиться сумел, нешто мы не сможем? Двор царский там, приказы все. Князья родовитые.

— И сколько нам добираться?

— Батюшка сказывал, двести верст по тракту. Десять дней пути… — Борис опустил глаза к корзинке. — Коли припасы беречь, дней на шесть хватит. Дня четыре, я так мыслю, вытерпим. А там уже и Москва!

Поев и обсохнув, паренек оделся. Брат с сестрой вернулись на дорогу, с полверсты прошли по ней на юг и оказались на чистеньком ухоженном тракте, ведущем из столицы великой православной Руси на запад, в земли немецких схизматиков. Дорога примерно трех саженей в ширину — четыре телеги бок о бок легко помещались — была усыпана желтым речным песком, и потому на ней не застаивалось ни луж, ни слякоти — в любую погоду спокойно ездить можно.

Однако в сии майские дни тракт все едино оказался совершенно пуст — в весеннюю распутицу путники не рисковали отправляться в дальнюю дорогу даже по такому сказочному и удобному тракту, как этот. И потому до самых сумерек сироты не встретили здесь ни единого попутчика, разминувшись всего с тремя встречными возками.

Вечером дети свернули в лес, выбрали вековую ель, высоченную и разлапистую, забрались под нижние ветки, завернулись в пахнущий солеными огурцами, старый и истрепанный до дыр овчинный тулуп, прижались друг к другу и крепко, спокойно заснули.

Новый день не принес никаких неожиданностей: чистое небо, теплое солнце, свободная дорога — и никаких признаков погони. К вечеру сироты добрались до могучей и богатой Вязьмы, но входить в город не рискнули — обогнули твердыню вдоль бревенчатых стен и двинулись дальше по тракту. Снова заночевали в лесу, завернувшись в тулуп и укрывшись еловыми лапами.

Так же благополучно протекли еще два дня — не считая того, что к вечеру второго закончилась рыба, а репы осталось только половина корзины. После этого Борис начал беречь припасы, доставая лишь по две репы на завтрак, обед и ужин, но к седьмому дню пути корзина все равно опустела, а юные путники не дошли еще даже до Можайска. И ночевать на восьмой день пришлось на голодный желудок.

Судороги в пустом животе разбудили сирот еще до рассвета. Борис поднялся первым и, чтобы хоть как-то заглушить голод, ощипал с еловых веточек молодые хвойные кисточки, сжевал их почти полную горсть, закусил растущей на прогалине кислицей. Еда не самая сытная и вкусная — но хотя бы не отравишься.

— Боренька, кушать очень хочется, — жалобно шмыгнула носом сидящая на тулупе девочка, зябко потирая плечи. — Неужели совсем ничего не осталось?

— Я сейчас чего-нибудь найду, — пообещал паренек. — Ты только не плачь, Иришка, хорошо? Здесь подожди. Капусты, вон, заячьей пощипать можешь.

Борис решительно положил ладонь на рукояти отцовских ножей, отошел от ели, под которой они ночевали, и в задумчивости замедлил шаг.