Дорога цариц

Увы, дети шли час за часом, а берега канала оставались все так же безжизненными — ровными и сухими, с широкой тропой для бурлаков вдоль самого края. И единственное, что могло радовать путников, так это множество елок с молодыми почками — хоть какое-то угощение, чтобы приглушить голод. Правда, к полудню эта уловка перестала помогать. Животы Бориса и Ирины урчали, во рту пахло свежеколотыми дровами, остро сосало под лопатками.

— Смотри, тут даже кислица не растет! — пожаловалась девочка. — Совсем ничего! Даже земляники! Она уже должна созреть, но тут почему-то не растет…

— Потерпи немного, сестренка. Рано или поздно чего-нибудь обязательно найдется.

Однако канал тянулся к востоку, солнце потихоньку катилось детям за спину, а ничего, кроме еловых почек, к ним в рот так и не попало. После заката сиротам пришлось лечь голодными и голодными встать. И никакие хвойные веточки живот уже ничуть не успокаивали.

Когда незадолго до полудня им на пути попался ручей в два шага шириной — паренек сразу повернул направо, вверх по течению, надеясь найти на нем хотя бы маленькую топкую лужу. Прошел всего две сотни шагов — и вдруг заметил торчащие поперек русла деревянные колышки.

— Стой! — замер он. — Кажется, верша…

Мальчик скинул поршни и штаны, осторожно вошел в воду, не обращая внимания на холод, ощупал стоящий за загородкой ивовый короб, открыл крышку.

— Что-то есть! — Боря сунул руку в ловушку, сцапал серебристую рыбешку, выкинул на траву. Потом еще и еще одну. — Кажется, все.

— Плотва! — радостно выдохнула девочка.

Рыбешки оказались всего с ладонь размером — но это была настоящая еда, а не тощая заячья капуста!

Прихватив добычу, дети отбежали дальше в лес, набрали хвороста, развели огонь. Пока пламя разгоралось, паренек выпотрошил рыбешку, нанизал на заостренные веточки. Добычу брат с сестрой запекли прямо в пламени и тут же разделили.

Но что такое одна маленькая рыбешка даже для маленькой девочки? Увидев, как жадно Ирина поглотила свою плотвичку, Боря отдал ей и вторую. Но сестра все равно смотрела голодными глазами:

— Может, там есть еще?

— Так быстро? — Паренек покачал головой. — Нет, так не бывает. Рыба обычно вечером кормиться идет, утром обратно в реку возвертается. Посему раньше нового утра проверять глупо.

— Но ведь может и забрести?

— Может, — вздохнул Боря. — Но вряд ли.

— Давай посмотрим?

— Ладно, давай, — не стал спорить паренек.

Но в верше, конечно же, было пусто.

— Боренька, давай подождем? — чуть ли не взмолилась Ирина. — Я так кушать хочу…

— Может, дальше по реке еще что-нибудь найдется?

— А вдруг не найдется? Здесь-то наверняка за день хоть рыбка, да попадется!

Жадно забурчавший желудок тоже выступил в поддержку девочки, и Боря кивнул:

— Ладно, сегодня отдохнем.

Дети отступили в лес. Борис срубил косарем несколько веток с одной ели, сделал лежанку под другой, поверх лап кинул тулуп. Большего для голодных сирот и не требовалось — просто полежать хотя бы день.

Утра они, конечно же, не дождались. Где-то за полночь паренек поднялся, в лунном свете пробрался до ручья, открыл крышку ловушки, пошарил рукой в темном ее чреве, метнул на берег несколько рыбешек.

— Пять штук! Уже кое-что.

Голод не тетка — Боря развел костерок сразу, не дожидаясь утра. В свете пламени брат с сестрой подкрепились, после чего завернулись в тулуп и наконец-то провалились в сладкий безмятежный сон…

— Так вот кто нашу рыбу ворует!!!

Боря, просыпаясь, резко откатился, выпутываясь из тулупа, вскочил и выдернул косарь.

Перед ним стояли двое опоясанных кушаками мужиков в длинных синих кафтанах с заячьими воротами. Суконные штаны, заправленные в пахнущие дегтем яловые сапоги, заплечные сумки, беличьи шапки. Судя по всему — обычные крестьяне. Оба носили длинные, хорошо расчесанные бороды — один русую, другой седую. И оба держали в руках короткие багры — примерно в полторы сажени длиной.

— Это не мы… — Борис настороженно переводил взгляд с одного врага на другого.

— А это тогда что?! — Русобородый смерд указал острием багра на разбросанные косточки.

— Оставь, Стрижаль. — Второй крестьянин неожиданно распрямился и оперся древком своего оружия в землю. — Ты же видишь, не из баловства они таскали, а с голодухи.

— Я, батя, эту вершу тоже не из баловства ставил! Мне своих детей кормить надобно, а не голытьбу приблудную!

— Остынь, они твою снасть больше не тронут, — пригладил бороду старший крестьянин. — Ступайте отсель, малые. Снова попадетесь, выпорем.

Он посмотрел на Борю, на Ирину. Вздохнул, снял заплечный мешок, развязал, достал оттуда два еще пахнущих печью пирога и положил на лежащую боком корзинку.

— Во имя Ярилы светлого, Триглавы-кормилицы, Похвиста-путеводителя, — перекрестился крестьянин. — Ступайте с богом!

— Лупить их надобно, батя, а не подкармливать, — недовольно буркнул рыжебородый.

— То ж дети, Стрижаль, — примирительно ответил крестьянин. — Мы, люди, помогать друг другу должны, а не грызться, ако звери дикие. Пойдем, нам сегодня засветло до волока надобно добраться.