Дорога уходит в даль… В рассветный час. Весна (сборник)

Дядя Миша тогда явно поддразнивал папу, хотя и добродушно. Папа молчал и больше в разговоры об имении не вмешивался. Имение было куплено. Дядю Мишу надули при этом, как грудного младенца. На имении оказалось втрое больше долгов, чем ему сказали при покупке. Дядя Миша сразу оказался в жестоких тисках, как говорится – «в долгах, как в репьях». Дважды, чтоб спасти его от полного разорения, мама и папа посылали ему денег, – на это ушла почти вся мамина часть дедушкиного наследства. Дядя Миша бился как рыба об лед.

Папа никогда ничего не говорил. Только один раз, когда мама, прочитав очередное дяди Мишино письмо, заплакала: «Бедный Миша…», папа сказал:

– Не бедный, нет: несчастный. Потому что баловень, барчук. Все в жизни получил даром, работать не умеет… Какая это жизнь!

Как-то раз, в разгар дяди Мишиных злоключений с имением, дядя Миша неожиданно женился и приехал к нам с женой. Ее звали Тиной, она была совсем юная и наивная до глупости. У нее были роскошные туалеты и белье из сплошных кружев. Увидев однажды, как мама штопает чулки, тетя Тина спросила с удивлением: «Вы носите штопаные чулки?» Все умилялись, глядя, с каким упоением тетя Тина играет со мной в куклы, как горько она плачет, когда ей случается проиграть мне партию в поддавки! Только папа как-то сказал о Тине с жалостью:

– Это же бедняжка блаженненькая… Цыплячьи мозги…

Брак оказался несчастным. Отец Тины, румынский еврей, темный делец, втянул дядю Мишу в какие-то биржевые дела, облапошил и окончательно разорил его, а сам скрылся неизвестно куда. Единственный брат Тины, Жан, красавец, прожигатель жизни, оставшись без гроша, поступил парикмахером в самую шикарную петербургскую дамскую парикмахерскую «Делькруа»…

Миша не приезжал к нам года два. И вот – сегодня…

А сегодня дядя Миша не совсем такой, как всегда! Сквозь привычное веселье, сквозь искреннюю радость видеть всех близких в дяде Мише чувствуется усталость, глаза его смотрят порой горько. Он бурно обнимает маму, подбрасывает меня в воздух, прижимается щекой к руке Ивана Константиновича… Но он не совсем веселый, хотя все кругом смеются и смотрят на него с восхищением.

Но вот уже накрыт стол – роскошно! На нем – все, что Тамара готовила для своих «знатных» гостей: красивая новая посуда и хрусталь, цветы в большой вазе посреди стола и цветы у каждого прибора, вино, множество заманчивых яств.

– Прошу за стол! – весело приглашает Тамара. Она уже забыла свои недавние разочарования и с удовольствием исполняет обязанности хозяйки дома.

В эту минуту появляется новый гость – папа. Он приезжал на часок домой – перекусить и отдохнуть; у него сегодня очень трудная больная, от которой он не отходит с самого утра и к которой сейчас вернется опять. Дома ему сказали, что приехал Миша и что мы все у доктора Рогова, – он и приехал сюда.

Папа и дядя Миша здороваются, обнимаются. Но, как всегда, ясно чувствуется, что между ними стоит что-то, какой-то барьер, что ли…

– Приехал, баловень? – спрашивает папа без всякой злобы, шутливо.

– Приехал, да, – отвечает дядя Миша. – А ты, как всегда, в ярме?

– Да, как всегда. Через полчаса уйду – у меня тяжелая больная.

– И не надоело тебе? – посмеивается дядя Миша.

– Никогда не надоест, – серьезно отвечает папа.

Все сидят за столом. Иван Константинович разливает в бокалы вино. Затем он встает и торжественно говорит самым низким голосом, каким может:

– Н-н-ну-с, друзья мои!.. Сегодня у меня – дорогой гость: сын Семена Михайловича, моего друга и товарища… по Военно-медицинской академии и по турецкой войне… Михаил Семенович – вот он! Попросту скажем – Миша, Мишенька… На коленях у меня сиживал. Сиживал, как же… Ну, в общем, черт побери мои калоши с сапогами, – твое здоровье, Мишенька! – протягивает он к нему бокал.

– Ах, Иван Константинович, Иван Константинович! – укоряет его мама. – Мишеньку вы на одно колено сажали – это вы помните! А кто на другом колене сидел, про это вы забыли?

– Не забыл, дорогая, – как же я это забуду? На другом колене у меня сидела девочка Леночка – ныне ее Еленой Семеновной зовут! – жена моего младшего друга, Якова Яновского! Ваше здоровье, дорогая! И твое, Яков Ефимович!

– А помните, Иван Константинович, – говорит вдруг дядя Миша, – как я прибежал к вам, когда мою сестру Леночку обидели в гимназии? Какая-то девчонка бросила ей на голову грязную тряпку, которою стирают мел с классной доски. Ну, Леночка у нас всегда была «чистоплотка»: прибежала домой, плачет горько. А я – сам гимназист, что я могу? Ну, я, конечно, – к Ивану Константиновичу. Помните, дядя Ваня?

– Конечно, помню! Врывается, понимаете, ко мне Миша, сам не свой, весь трясется, глаза мечут молнии! Сестру его обидели в гимназии! Так чтоб я сию минуту отправился в гимназию и чуть ли не на дуэль начальницу вызвал!

– А вы – не вызвали? – спрашиваю я.

– Ну что ты, опомнись! Как же я женщину на дуэль вызову!

– И что же было дальше? – спрашиваем мы в три голоса: Леня, Тамара и я.