Дорога в Эсхатон (СИ)

— Это не знание, а суеверие, — буркнул Георг.

— Тем более, чего же тогда бояться?

— Ладно, говори.

— Гора, моё пророчество для тебя очень короткое: ты всё ещё связан с тьмой, она вне тебя, но рядом с тобой, она будет идти за тобой, куда бы ты, ни пошёл.

— Чушь!

— Нет, не чушь! Или ты её или она тебя. Впрочем, думай, как хочешь.

— Это всё?

— Нет.

— Ну, что ещё?!

— Твои жертвы ещё впереди.

— Я знал, что ты обязательно это скажешь!, — горько усмехнулся Проквуст. — Пожалуй, я пойду, пока ты ещё что-нибудь не придумала.

— Ты вернёшь меня императору?

— Передам, кому следует, а дальше не моё дело. Прощай, Норга.

— Спасибо и не падай духом, Гора, ты слишком ярок, чтобы светить впустую.

Георг вновь махнул рукой и мысленно отпустил себя из этого пространства. Арианская ведьма нырнула в зелёное облако и превратилась вместе с ним в светящийся туман, в котором смутно угадывалась дверь. Проквуст потянул её на себя, та сопротивлялась, но недолго, он распахнул её настежь и вышел. Георг открыл глаза, они были полны слёз, да и весь он был насквозь мокрый. Он с трудом встал, ноги дрожали, нелегко далось ему это путешествие, но надо заставить себя дойти до спальни.

За окнами уже темнел вечер, Проквуст принял душ и рухнул на кровать, сон навалился сразу, плотный, без сновидений, исцеляющий.

Пилевич явился к завтраку, уселся за стол и плотоядно потёр руками.

— Что, Станислав Львович, проголодался?

— Ещё как!, — ехидно улыбнулся Пилевич. — По новостям.

Ответить ему Георг не успел, в столовую ворвался Артём, громко крикнул "Всем привет!" и с удовольствием принялся за яичницу.

— Артём, ты, когда домой явился?, — строго спросил Проквуст.

— В два часа ночи, пап, — невинно ответил сын и хитро глянул в его сторону.

Георг обескуражено застыл, наткнувшись ещё и на улыбку Пилевича.

— Какой честный мальчик.

— Спасибо, дядя Стас, хоть вы похвалите.

— Да когда же тебя хвалить, я тебя не вижу совсем!

— Меньше надо ездить на рыбалку.

Все трое переглянулись и дружно засмеялись. Артём вновь нацелился вилкой в тарелку, но Пилевич его окликнул, и теперь его лицо было очень серьёзным.

— Артём, ты хороший парень, остроумный, раскованный, по-европейски современный, но ты бы не смог так фамильярничать, если бы ясно осознавал величие своего отца.

— Станислав Львович, — нахмурился Проквуст, — к чему этот панегирик?

— Погоди, Георг, дай сказать. Твой сын растёт мышцами, а мозги запаздывают.

— Дядя Стас!, — возмутился Артём.

— Спокойно, молодой человек, — усмехнулся Пилевич, — я тебя как сына люблю, потому и беру на себя право говорить вещи по форме обидные. Ты не обиды строй, а запоминай, чтобы потом обдумать.

— Хорошо, дядя Стас, — шутливо нахмурился юноша, — я запомню!

— Звучит многозначительно, — улыбнулся Проквуст.

— Правильно, Артём, — иронично улыбнулся Пилевич. — Тогда прихвати в свою память и мою теорию о парности чувств.

— Парности чувств?, — переспросили в унисон отец с сыном.

— Да, я так условно назвал свою идею. Суть её в том, что чувства, как реакция и оценка ощущений, всегда следуют парно, например, самая яркая пара: любовь и ненависть.

— Хм, интересно.

— Что интересно, пап? Я не вполне понимаю.

Проквуст вопросительно взглянул на Пилевича, тот кивнул.

— Интересно то, сын, что голод всегда сопровождается сытостью после насыщения, радость всегда сменяет грусть, а боль напоминает о здоровье, — Георг взглянул на Пилевича. — Станислав Львович, правильно я изложил твою теорию.

— Вполне.

Артём с интересом посмотрел в лица взрослых.

— Хорошо, я и это запомню, но сначала ответьте, почему жадность не сопровождается щедростью, а злодейство, добродеянием?

Проквуст вопросительно взглянул на Пилевича.

— Нет ничего проще, — ухмыльнулся тот. — Во-первых, можно поискать и найти, я ведь не утверждаю, что величины в паре равновеликие; во-вторых, чем проще чувства, тем ровнее величины…

— А чем сложнее, — подхватил Артём, — тем перекос больше. — Он положил вилку, сделал глоток кофе и встал. — Господа, взрослые, спасибо, я всё запомнил, разрешите удалиться.

— Ты же не съел ничего!

— Папа, перед тренировкой наедаться вредно, потом в кафешку схожу.

Пилевич проводил юношу добром взглядом.

— Твой сын, на глазах взрослеет.

— Скорее мужает, — усмехнулся Проквуст, — то на самбо, то на фехтовании, то на стрельбе из лука.

— Готовится?

— Вбил себе в голову, что будет княжить во внутреннем мире.

— Что ж в этом плохого?

— Мы с Леночкой хотели все вместе лететь, у неё ведь сердце взорвётся без Артёма.

— Георг, — начал задумчиво Пилевич, подливая себе кофе, — ты должен понимать, что парень скоро будет совершеннолетним…

— Ты про любовь?

— Дело не в чувствах, Георг, а в том, что рядом с тобой он не обретёт своего пути.

От жёсткости и неожиданности услышанного, Проквуст едва не выронил из пальцев чашку.

— Не много на себя берёшь, Станислав Львович?!

Пилевич мягко улыбнулся, глаза его смотрели спокойно и мудро.

— Твой сын достоин собственного рока, Гора!

Над столом повисло тяжёлое молчание.

— Извини!, — глухо прервал тишину Проквуст.

— Я не обиделся.