Дорога в Гандольфо

Давно и хорошо известно, что люди, живущие в постоянном нервном напряжении, рискующие изо дня в день, расслабляются с помощью алкоголя и как никто другой нуждаются в душевном успокоении. И такое успокоение этим заблудшим овцам нес не кто иной, как отец Бомбалини. К великому удивлению всех этих блудных сынов, они увидели перед собой не простого священника, налагающего епитимью, а в высшей степени интересного парня, который мог беседовать с ними на какую угодно тему. Этому удивительному клирику ничего не стоило часами рассуждать о мировых рынках, исторических прецедентах и давать политические прогнозы. Но больше всего его прихожанам импонировало то, что он любил поговорить о самых разных кулинарных изделиях. Сам он при этом отдавал предпочтение простым блюдам и соусам, избегая совершенно неуместных ухищрений, свойственных так называемой высокой кухне.

И уже очень скоро отец Бомбалини стал частым посетителем самых крупных отелей и лучших домов Лазурного берега. Этот эксцентричного вида, полноватый прелат оказался превосходным рассказчиком, и, находясь рядом с ним, каждый начинал вдруг чувствовать себя намного лучше перед тем, как совершить удачное путешествие к чужой жене.

В результате всей этой деятельности на имя Бомбалини стали поступать значительные суммы денег, пожертвованных церкви, со все увеличивающейся интенсивностью.

Понятно, что Рим не мог больше делать вид, что не замечает Бомбалини. Да и ватиканские казначеи по вполне понятным причинам все чаще и чаще упоминали его имя.

Во время войны Бомбалини находился в столицах стран антигитлеровской коалиции и в их действующих армиях. Это объяснялось двумя причинами. Во-первых, он весьма твердо заявил своему руководству, что не может оставаться нейтральным по отношению к замыслам гитлеровского командования. Он обосновал свое заявление на шестнадцати страницах, на которых приводил исторические, теологические и литургические прецеденты. И никто, кроме иезуитов, которые были на его стороне, так и не смог до конца понять его сочинение. Риму осталось только закрыть глаза на происходящее и надеяться на лучшее. И, во-вторых, богачи всего мира, знавшие его в конце тридцатых годов по Монте-Карло, стали теперь полковниками, генералами и дипломатами. И все они нуждались в нем. Его услуги пользовались таким повышенным спросом во всех странах коалиции, что сам Эдгар Гувер в Вашингтоне написал на его деле: «В высшей степени подозрителен. Вполне возможно, что педераст».

Послевоенные годы ознаменовались быстрым восхождением кардинала Бомбалини по ватиканской лестнице. Правда, большинством своих успехов он был обязан близкой дружбе с Анджело Рончалли, который являлся как ярым сторонником его неортодоксальных взглядов, так и большим любителем хорошего вина и игры в карты после вечерних молитв.

Теперь, сидя на белой скамейке в одном из ватиканских садов, Джиованни Бомбалини – папа Франциск I – думал о том, что ему не хватает Рончалли, с которым они как нельзя лучше дополняли друг друга, что было само по себе хорошо. То, что их пути к трону Святого Петра были во многом похожи, не переставало забавлять его и сейчас, как, несомненно, забавляло и Рончалли.

Их продвижение по церковной иерархической лестнице чаще всего являлось следствием компромиссов, на которые вынуждены были идти ортодоксы из курии для того, чтобы погасить огонь недовольства среди их паствы. Хотя, конечно, все понимали, что рано или поздно с компромиссами будет покончено. Рончалли относился к консерваторам довольно спокойно. Он пользовался только теологическими аргументами, и не очень-то искушенные социальные реформаторы находили, что этого вполне достаточно. Он не осуждал молодых священников, которые хотели жениться и иметь детей, и подвергал нападкам только гомосексуалистов. Нельзя сказать, чтобы все эти проблемы не волновали Джиованни. И он в своих рассуждениях исходил из того, что не было ни одного теологического закона или догмы, которые бы запрещали брак или продолжение рода. Ну а если уж любовь к себе подобному не преодолела библейской двусмысленности, то тогда чему они все учились? Значит, все это одна суета.

У него было много еще не оконченных дел, но доктора весьма недвусмысленно заявили, что дни папы сочтены. И это все, что они могли сказать. Так и не определив саму болезнь, они ограничились констатацией того факта, что жизненные силы Франциска I уменьшались, приближаясь к тревожному рубежу.

Джиованни сам требовал от врачей только правды, поскольку никогда не боялся смерти. Он с любовью принимал и все остальное. Вместе с Рончалли он мог бы еще попахать сухую землю виноградников, а затем затеять игру в баккара. После их последней встречи за картами долг Рончалли ему превысил шестьсот миллионов лир.

Джиованни заявил докторам, что они слишком много смотрят в свои микроскопы и слишком мало видят в реальной жизни. Машина износилась, и это не так уж трудно понять. Они же в ответ лишь значительно кивали головами и угрюмо изрекали: