Дорога в Лефер

Кристофер не договорил: незачем. Оба понимали, что к чему. Там, на рогоже, валялся в бреду Ричард Магус. В том бою… А, красивое слово для резни! Глоркастерцы кружили дня два. А потом — ударили со всех сторон сразу. Бой шел стенка на стенку, а точнее, больший круг на меньший. А тот становился все уже, уже, уже… Олаф ударился спиной о спину Кристофера. Это значило одно: скоро конец. Командир попрощался со своим бойцом, бросив ему короткое: «Там встретимся!». Кристофер буркнул: «Встретимся…», — а конец фразы потонул в звоне клинков и треске щитов.

Но тут Ричард поднялся. Он казался выше любого из людей, а может, даже и нелюдей, которых только рождало Двенадцатиградье. Лицо его было лишено последней кровинки, и потому белизной могло поспорить со снежными пиками гор. А глаза… Глаза… Два солнца пылали, грозя смертью всему живому. Огонь и вправду снизошел в этот мир, полившись с кончиков пальцев на глоркастерцев. А потом пришел рев, страшный рев разгулявшегося пламени…

Все эти дни Ричард не приходил в себя, едва не убив в той безумной атаке. Только благодаря его вмешательству удалось победить вражеское войско. Это была атака обреченного, едва не отправившая Магуса на тот свет. Но с того предзакатного часа каждый из выживших воинов оказался должен исхудавшему, странному магу своей жизнью.

— Не дойдем, командир, — внезапно прервал молчание Кристофер.

Он всегда предпочитал говорить правду, распивал ли кислое пиво в кабаке или докладывал городскому совету послание от Везучего.

Олаф посмотрел на Кристофера.

— Мы не можем не дойти, Кристофер, понимаешь? — Олаф в ту секунду казался старше на двадцать, а то и тридцать лет, выглядя совершенным стариком. — Мы не можем… Мы должны… Мы — дойдем!..

* * *

В глазах Кристофера он увидел свое отражение. А сейчас — отражения того отражения в глазах Молчальника. Олаф, Везучий Олаф, который выживал всегда и несмотря ни на что, знал, о чем говорит такой взгляд. И он прекрасно понимал отшельника.

— Понимаю. Что ж. Даже знание пути — это уже половина победы, — кивнул Олаф.

Установилось полнейшее молчание. Кажется, что даже муравьи замерли, чтобы узнать, как же поведут себя эти страшные гиганты дальше.

Голос Конхобара ворвался в тишину и разорвал ее на мелкие клочки.

— Надо двигаться! Впереди нас ждет великий подвиг! Да! Мой народ будет веками слагать песни о погоне за напыщенными красно-желтыми плащами! За славой! За славой!

Он ревел изо все сил, только чтобы прогнать сумрак. В первую очередь — из своей собственной души…

Молчальник вел отряд через бурелом, каким-то чудом отыскивая тропы, по которым могла пройти телега. Изредка он поглядывал на небо, будто бы к чему-то прислушиваясь, замирал. Когда же проходило несколько мгновений, то он облегченно вздыхал и шел дальше. Ричард старался следить за этими движениями. Каждый раз Магус ощущал дуновение того странного ветра, то знакомое, очень знакомое, но забытое движенье… чувство… что-то… А потом вновь знание исчезало, улетучивалось, пропадало. Кажется, знание это шелестело, да-да, шелестело, глухо так, практически неосязаемо, невнятно. Но Ричард понимал, что это — шелест, шепот листьев.