Бренда не выговаривает мне за ругань; она даже не смотрит на меня. Она снова вернулась к своей работе, вырывая последние сорняки. Может быть, она думает, что я уже ушла, но я не могу заставить себя сдвинуться с места. Я знаю, как мне следует поступить, но ноги просто не двигаются. Я всё продолжаю думать, и в моей голове всё крутятся картинки моей жизни, как фотографии на вентиляторе в моей комнате.
— Бренда? — тихо зову я.
Она садится на корточки и вытирает пот. А после поднимает взгляд на меня, и я начинаю кое-что понимать. Есть одна вещь — настолько простая, что я не понимаю, как раньше до этого не додумалась: я не хочу избегать страха. Я не моя мать и не стану убегать от проблем только потому, что испугалась.
Бренда выжидающе смотрит на меня, и я осознаю, что молчу слишком долго. Поэтому просто говорю ей:
— Спасибо.
И потом я начинаю бежать. Мои каблуки громко стучат по асфальту, но так я буду догонять Мэта до завтрашнего утра. Поэтому я снимаю туфли и бросаю их к нашему почтовому ящику. Мне непривычно быть без каблуков, и мне вообще непривычно бежать. В школе я всегда пропускала физкультуру, кода мы бегали кросс. Так что последний раз я так бежала от полиции. И это значит одно: обычно я бегу от проблем, а не навстречу им.
Впереди меня тянется грязная дорога, справа ряды кукурузы, а слева лес. Я бегу по траве, потому что земля всё ещё мягкая после дождя. Наконец, вдали я вижу Мэта.
— Мэт! — кричу я. — Мэт!
Он оборачивается, и я не могу понять выражение его лица. Он не делает ни шага мне навстречу, и этого достаточно, чтобы я засомневалась в своём решении. Мэт стоит неподвижно, и понимаю, что он ждёт, пока я подойду ближе. Теперь я смотрю на него без ярости, ещё час назад пеленой застилавшей мне глаза.
— Ты что-то хотела сказать?
Когда Мэт наклоняет голову ко мне, его лицо остаётся каменным. Ладно, признаю, мне не следовало вызывать эвакуатор, это было цинично.
Я кладу руки на талию.
— Нет. Ты хотел, чтобы я тебя выслушала. Вот я здесь.
Он набирает в лёгкие побольше воздуха и раздражённо произносит:
— Ты
Я наблюдаю, как Мэт проводит рукой по своим коротким волосам. Неожиданно для себя, я вспоминаю тот вечер, когда подстригла его, и на сердце теплеет. Я не пишу песни и не знаю, как назвать это чувство. Это то, что навсегда будет у меня связано именно с Мэтом — чувство новизны, трепета и безрассудного увлечения. От этого чувства мгновенно пьянеешь.
—
Я скрещиваю руки на груди. Только сейчас я понимаю, насколько он выше меня, когда я без каблуков.
— Я бежала сюда, чтобы ты меня отругал?
— Я не могу перестать думать о тебе, — продолжает Мэт, игнорируя мой вопрос. — Мы подходим друг другу. И я знаю это. Я ехал сюда семь часов и думал об этом. Этим летом я взглянул на многие вещи по-другому, и именно ты заставила меня сделать это, потому что не видела во мне всего лишь парня из «Финч Фор». Мне не нужно прятаться, потому что ты видишь меня таким, какой я есть. И я вижу тебя насквозь, Рейган, и ты это знаешь. Мне нравится в тебе всё, даже то, что ты пытаешься скрыть.
Я опускаю голову, потому что мне стыдно, и я понимаю, о чём он говорит. До этих гастролей с нами произошли ужасные вещи. Наши отношения не исцелили Мэта от смерти мамы, как и не залечили моё запястье. Но они помогли нам пережить наши утраты. Его уверенность в себе помогает мне проще смотреть на мир, и я не могу жить без его доброй улыбки, ямочек на щеках и милых комплиментов. Но если он обидит меня снова, если он уйдёт, что тогда? Разочарование? Новая зависимость? Или как раньше — боль?
— И знаешь… — Мэт делает шаг ко мне. Теперь он говорит тише и смотрит прямо мне в глаза. — Я могу поклясться, что ты чувствуешь то же самое.
Я хотела бы сказать ему, что мне плевать
Я знаю, что Мэт прав. Конечно, я чувствую то же самое. Я никогда так не злилась на человека, о котором старалась не думать. А те, о ком мы заботимся больше всего, наоборот, ранят больнее. Мэт выглядит так, будто уверен, что убедил меня.
— Я буду приходить к тебе под окно до тех пор, пока ты не сможешь сказать мне в лицо, что ты не хочешь больше меня видеть, — говорит он. — И не потому, что ты защищаешься от боли, а потому, что я тебе не нужен.