Дорога в мужество

Запахло папиросным дымом, — значит, командир батареи рядом. Стоит, смотрит каждому в затылок и, наверное, думает: «Наградил бог солдатами…» Страх еще не прошел, еще противно дрожали ноги в коленях, но стыд уже был сильнее страха, и он, наверное он, будил в душе ярость. Сергей облизал шершавые губы, собираясь крикнуть, что-де пора кончать эту канитель, и в это время увидел Мещерякова. Тот спокойно огибал орудие.

— Плохо командуете, сержант!.. Чтобы такие молодцы — двенадцать орлов! — да одну пушку с места не столкнули! — Мещеряков отстранил напарника Суржикова, сам взялся за стрелу. — Четче командуйте, сержант! Тверже!

Что-то враз изменилось. Люди зашевелились, заговорили, кто-то засмеялся, и Сергей понял: сержант здесь ни при чем, командир батареи просто отыгрался на нем, чтобы показать остальным, что он не осуждает их за минутное замешательство, прощает им эту слабость и верит в них.

— Раз-два…

На этот раз «взяли» опоздало. Орудие, натужно выбравшись из ямок, двинулось вперед. Тяжелая, непослушная стрела, вырываясь из рук, водила Суржикова и комбата в стороны. Длинная плащ-палатка путалась в ногах Мещерякова, он багровел, пытаясь выровнять стрелу, спотыкался, чертовски тяжело, наверное, было ему, но Сергей, забыв о Суржикове, глядел только на него, и — странно — маленький, худенький Мещеряков казался ему сейчас самым высоким здесь и самым сильным.

Три, пять, десять метров. Все чаще выхватывает глаз черные проплешины на зеленом — отсюда вынули мины, и вот уже встало на своей отметке первое орудие. По следу первого провели остальные.

— К бою! — скомандовал Мещеряков.

Сергей завороженно глядел на него, и когда потный, взлохмаченный Суржиков крикнул в самое ухо: «Какого хрена пасть разинул? Тащи ваги!» — он, к удивлению Кости, засмеялся весело, от души.

4

На новом месте землянку вырыли просторнее прежней, расширили «светелку» — так с легкой руки Чуркина стали называть Женин уголок. Стены землянки выложили сосновыми плахами, чтоб было суше и теплее: «Кто знает, может, зиму зимовать». Сверху надежно скрепили скобами бревна в три наката и завершили толстым слоем земли: «Не фронт, не тыл, а войной все-таки пахнет». В довершение всего прикатил откуда-то Чуркин железную бочку, в днище пробил одну дыру, в боковине — другую, установил на кирпичи, вывел наружу трубу, и стала бочка печкой.

День и ночь шли дожди. На третьи сутки позицию сплошь залило водой, пушки, наглухо укрытые чехлами, походили теперь на каких-то сказочных животных, остановившихся отдохнуть и напиться. Расчетам пришлось рыть обводные канавы, чтобы вода не затопила орудийные окопы, не хлынула в землянки. А потом обнаружилось: верховая вода — не самое страшное, опаснее воды грунтовые: под ногами, в землянках, захлюпало, зачавкало, вырытые у порогов колодцы за ночь наполнялись доверху.

Обувь не просыхала.

Танечка-санинструктор в огромных резиновых сапогах, с тяжелой сумкой на боку день-деньской шлепала из землянки в землянку: «Ой, мамочка родная… Умереть можно…» Совала в носы бумажки с белым порошком, давала глотать какую-то отвратительную коричневую бурду, и возражать ей было напрасным делом.

— Шляется тут, — не выдержал однажды Суржиков, прочищая белые ноздри. — Тоже — спаситель. Заставь дурака богу молиться…

— Зачем же девку зря хаять? — возразил Чуркин. — Танюшка, она, брат, молодец, а там, где профилактика, там хворь не ночует.

Однако, оставшись наедине с Бондаревичем, высказал мысли прямо противоположные:

— Порошочки, микстурочки, это все одно что мертвому припарка, и если не поработать мозгой, окочуреем мы тут вскорости. Вот же, скажите, как заживо в могиле…

— Надумал что-то, Осипович?

— Возле кухни доски лежат. Если Мазуренко по шеям не даст — выйдем из положения.

Из каких-то планок собрал Чуркин решетки на пол — обувь поставить, к печке подойти, из досок-сороковок сколотил сходни. Перекинули их с порога прямо на нары.

К вечеру такие сходни появились в каждой землянке.

Мазуренко, вернувшись из тылов, сразу обнаружил пропажу. Промокший до костей, хромой и хмурый, молча обошел расчеты, вызвал командиров орудий на центр, под дождь.

— Значит, скомандовали? Ох, якие ж вы умные, сукины сыны!.. Ну добре, нехай будет так, грэць з вами, только за такую самодеятельность я приберегу для вас по наряду вне очереди. На «потом». Уси чулы? За мною не пропадет. Ты чого, Кривоносов, губами шлепаешь? Цэ мне треба шлепать, бо вы меня ободрали, як того зарезанного козла, и навес над кухней придется мне з воздуха робить.

— В грязи ведь по колено, товарищ старшина… — резонно заметил Кривоносов.

— А повариха по паркету гуляет. И кастрюли на паркет ставит, грэць бы ее взял…

— Надо, наверное, и о нас заботиться…

— О! Оце ты добрый совет мне подал! И за этот совет я тебе, Кривоносов, ще один наряд подкину. Всем по одному, а тебе аж два. Идите к бисову батьку. Треплете языками, мокнете як цуценята, а дощь, вин же зараза, идет…

Дождь все шел…

5

Тюрин нервничал. Листал старые журналы — не читалось, пытался заснуть — не спалось.