Дорога в небо

Маро славился десятками разных парков. Одни радовали весенов газонами, цветниками, прекрасными скульптурами и фигурами каменных чудовищ, тёмными и таинственными гротами, живописными прудами, фонтанами-«шутихами», конусообразными кустами и правильной геометрией древесных крон. Ни один шаловливый листик не мог убежать за пределы задуманной садовником формы.

Другие изумляли буйством пряной растительности и ароматных цветов, диковинными яркими птицами, гуляющими по саду или сидящими в клетках из драгоценных металлов. Ленивое журчание воды во всевозможных водоёмах навевало мысли о сказочном мире за облаками и приводило жителей столицы в полный восторг.

Наконец, ни гигантизма, ни избыточной роскоши — таких взглядов придерживались многие современные аристократы, заказывая сады вокруг своих домов. Каменные фонари, тонкие деревья в вечном цвету, песок, который каждый день равняли слуги или мастер чайной церемонии, создавая иллюзию струящейся воды.

А в городе-крепости Гаэл было всего два парка. Их называли: маленький и Ледэ. К последнему прибавляли, если случалось пояснять гостям: он занимает треть города.

Никто не пытался сделать обширный парк более естественным, чем сама природа, или искать гармонию между водой и сушей, ровными участками и возвышенностями, следами присутствия человека и дикостью. Им гордились, недаром нарекли когда-то женским именем.

И вопреки последней светской моде в парке Ледэ росли себе и толстые деревья, тянувшиеся ввысь на десятки айрер, и вычурные водяные цветы, и растения-паразиты яркого, неприятного окраса. Долгие века все они раз за разом проживали один и тот же день — когда, согласно мифу, остановилась Ось времён. Непотревоженный лесной массив стал темой работ или источником вдохновения для многих учёных и людей, владевших ментальным искусством. И столь же во многих он вызывал страх. Могучая, древняя жизнь настойчиво искала путь во времени. Писатели, поэты и философы, превозмогая отчуждение и боязнь, протаптывали тропинки, зараставшие с началом нового дня, блуждая, как они любили выражаться, там, где сливались воедино настоящее, прошлое и будущее.

В отличие от них Келеф приходил сюда не для того, чтобы проникнуться мыслями о вечном, о плавном течении жизни или совершенстве мироздания. И не для того, чтобы подтвердить свою философию, опасаясь её вырождения в предрассудок. «Философия у семьи одна», — сказал бы кё-а-кьё и объяснил, отчего так нужно.

Келеф не желал внимания главы семьи или наставника. Одни глаза, одно сердце, одна воля — за каждым из них. Расскажешь Зоа — услышит Вальзаар, догадается второй — поймёт и первый. А если заговорить с другими, хотя бы с Альвеомиром или вот с Нэрэи — Келеф не мог отделаться от чувства, что и тогда узнают не они одни. Может, именно это и пугало людей, тех немногих, кто заходили дальше остальных в своём знакомстве с любым кёкьё? Рано или поздно они замечали такую особенность. Впрочем, что — весены? Они-то чужие. Но бояться единства собственной семьи?..

Келеф спустился к болоту. Люди не могли здесь пройти, разве лишь какой-нибудь бывалый следопыт или охотник разыскал бы тропку. Но что мог забыть такой человек в крупнейшем индустриальном городе целого света? Сил'ан неторопливо парил над зыбью, наслаждаясь мёртвой тишиной. Он направлялся к живому доказательству того, что если россказни об Оси и были правдивы, то сильно упрощены. Здесь, в глубине Ледэ, живое изменялось. В вечно влажном и тёплом климате Гаэл болото ширилось, а папоротники вытесняли коренные растения зоны. На треть айрер в высоту поднимались ползучие корневища и голые ветви. Другие были крупнее, их стебли несли многочисленные листочки в виде твёрдых острых чешуй. У третьих листья и боковые ветви сидели на стеблях кольцами, придавая растениям членистый вид. Келеф любил рассматривать бесцветные заростки спор, отличать в толще ткани слой, наполненный грибными нитями.