— Зря, — зачем-то очень серьёзно обронил юноша, тут же встряхнул головой: — Они в следующий раз собираются по военным вопросам. Только зачем тебе это?
— Предлог для встречи с тобой? — весело предположил Сил'ан. Уклонившись от вовсе не шутливого удара в плечо, потрепал юношу по голове и велел: — Помолись ей о мести.
Сам поднялся и степенно поплыл прочь.
На заставе у ворот «Кнэе» городской стены дежурили четыре солдата из собственного войска Гаэл. Трое из них, в том числе начальник караула, сидели за столом в кордегардии и читали жизнеописание художника, творившего два столетия назад. Ещё один солдат беседовал с чиновником-магом Дэсмэр о границах свободы. Тема была пространной, но оба никуда не торопились. Дорога через эти ворота вела вдоль лесной опушки к скалам мимо поселений лятхов. Здесь ездили редко и одни только Сил'ан, так что дежурство у «Кнэе» почиталось меж стражников нехлопотным делом, но временами скучным до дремоты.
— Прежде всякого рассуждения требуется определить термины, — лениво говорил маг и цитировал: — Свободным я считаю того, кто ни на что не надеется и ничего не боится.
— Да ну, — не согласился солдат. — Сей Дан-Вар не хочет такой свободы. Куда мы без страха? Таких наворотим глупостей…
— А то от страха глупостей не делают.
— Делают. Но он предупреждает — как сигнал тревоги. И мы дальше должны или подумать, или почувствовать, а потом делать.
— Много почувствуешь, когда сердце в пятках, — усмехнулся маг.
— А это как каждый себя воспитает, — был спокойный ответ. — Сей Дан-Вар одно знает точно: военное дело без страха немыслимо.
Чиновник лениво закатил глаза:
— Даже оставляя в стороне противоречие высказанной идее сознательности, могу заметить, что военные в сложных отношениях со свободой.
— Оставляя в стороне отношения этой дамы с любым из нас, — улыбнулся солдат, — сей Дан-Вар не желает отказываться от надежды. Если человек, её лишённый, и свободен, он несчастен и убог.
— Категоричное суждение. А кто сказал, что свобода приносит людям счастье?
Оба прервали разговор, когда из-за поворота на аллею выплыл Сил'ан.
— Видимость из-за этих деревьев повсюду… — досадливо протянул солдат. Оправил форму, развернул плечи, но выходить из кордегардии не торопился.
— Плохому танцору сам з100наешь кто виноват, — беззлобно ответил маг, куда более зоркий. — Я его давно заметил. А деревья, это, знаешь ли, правильно: жизнь, красота — полная романтика.
— Тема для отдельного разговора, — резюмировал солдат и отворил дверь.
Сил'ан с обычным для его народа царственным равнодушием подплыл к помещению для караула, показал гербовую печать семьи.
— Биё, — опознал солдат и оглянулся на мага.
Тот сделал согласный жест. Птицы лениво свистели в ветвях, полмира купалось в солнечных лучах.
— Сонный полдень хорошо встречать над водой, — смущённо улыбнувшись, заметил солдат.
Сил'ан убрал печать в складки платья, прищурился смешливо и лукаво:
— С вами Налиа! — пожелал он, с любопытством взглянул на человека и, опустив ресницы, отвернулся.
Солдат обрадовано кивнул, услышав имя покровительницы воинов. Чёрная высокая фигура неторопливо растаяла в мареве дня. Весен проводил её взглядом и закрыл дверь.
Начальник караула медленно поднял голову от пергаментного свитка:
— Божественный голос, — тихо заметил он.
Маг хмыкнул и прочёл тоном грозного предупреждения:
— «Прежде всего ты сирен повстречаешь, которые пеньем Всех обольщают людей, какой бы ни встретился с ними. Кто, по незнанью приблизившись к ним, их голос услышит, Тот не вернется домой никогда».[13]
Солдаты, дослушав, рассмеялись — уж очень забавным показался им знакомый чиновник, примеривший образ прорицателя.
— Да будет вам, — добродушным ворчанием откликнулся начальник караула.
Помолчали, каждый думая о своём, затем трое за столом вернулись к чтению. Солдат у двери знай улыбался, глядя наружу. Маг тоже посмотрел в окно и пробормотал завистливо:
— Хорошо сейчас у других ворот. Как раз людей у придорожных лавок меньше…
Вода лесной реки имела бурый оттенок из-за песка, устилавшего дно. По этой же причине она почиталась священной — будто бы в неё когда-то окунулась сама Сайена, Луна жизни. Альвеомир, знаток истории этих краёв, полвека назад рассказывал кому-то из детей Мирэйю[14] о нелюдских поселениях, стоявших на этой реке в незапамятные времена. Келеф тогда был совсем молод — едва ли старше шестидесяти, ему оказалось недосуг задержаться и послушать старшего, но с тех пор всякий раз, забредая сюда в поисках своей штурмовой птицы, он невольно пытался угадать хоть какой-нибудь след древних обитателей.
Берега реки поросли пышной сизой травой и дикими бледно-жёлтыми цветами среди извилистых тёмных корней. Над ними настырно кружились бабочки, мохнатые и крупные. Склонившиеся к воде деревья казались в пасмурную погоду мечтательно-печальными, а сейчас при ярком свете Солнца будто раздвинулись шире и почти не давали тени. Стая нырков шумела в густых камышах.