Дорога в никуда

– Так вы считаете, что все это серьезно? Но ведь никто ничего официально… Нет, этого не должны допустить, как же можно, опять совдеп, это же…– теперь уже растерялась начальница.

– Дай то Бог, если не допустят… Но боюсь, здесь будет то же, что на Бийской линии. У вас учатся девочки с Бийской линии? – спросил Щербаков.

– Да, пятеро… то есть учились, но в сентябре, почему-то они не прибыли после каникул,– непонимающе хлопала ресницами начальница.

– А знаете, почему не прибыли? – с мрачной усмешкой спросил Щербаков.

– Неет, – еще более растерялась начальница.

– Потому, что их и в живых, наверное, нет. Этим летом там партизаны красные многие поселки и даже некоторые станицы вырезали. Вы что про это ничего не знали?!– почти с возмущением спрашивал Щербаков.

– Да… как-то… нет, я слышала… но как-то с нашими ученицами не связывала, – совсем потерялась начальница.

– Вы это… извините… если красных отобьют, я сам дочь к вам привезу, как только зимник на Иртыше встанет, – ему вдруг стало жалко начальницу, явно витавшую вдалеке от реальности, да и ссориться с ней он совсем не хотел. – Но сейчас, сейчас я ее забираю на всякий случай. Прощайте…

Даша в пальто и платке надув губы с недовольным видом шла за отцом в моросящей осенней хляби. Когда подошли к порожним телегам станичного обоза, отец закинул вещи дочери, подсадил ее и тут же укутал в тулуп.

– Зачем тятя… я в нем как баба базарная, – воспротивилась Даша.

– Ничего, не перед кем тут тебе красоваться. Зато не замерзнешь. Сейчас вон дождь, пальто намокнет, а в горах уже холодно, на перевале снег лежит. А тулуп он и не промокнет и от стужи убережет… Ну что, все в сборе!?… Трогай! – скомандовал Егор Иванович и обоз, оставляя за собой глубокие колеи, двинулся по лужам в сторону старого тракта, связывающего с незапамятных времен две крепости, Уст-Каменогорскую и Усть-Бухтарминскую – опорные пункты бухтарминской оборонной линии Российской империи.

Даша сидела на заду телеги спина к спине с отцом и проклинала все на свете. Еще вчера она после гимназических занятий сначала зубрила французскую грамматику, потом с подружками пошла в «Эхо», в кинематограф, по дороге забежав в кондитерскую лавку, купили карамели и сосали ее смотря фильм… И кто бы мог подумать, что так сразу и бесповоротно все измениться. А позавчера она написала письмо Володе в Омск, в кадетский корпус. «Ой, что там отец говорил… что красные вот-вот возьмут Петропавловск». У Даши была хорошая память, она вспомнила уроки географии и представила карту. Они в обязательном порядке изучали местоположения их родного Сибирского казачьего войска. Петропавловск, это на Горькой линии и он совсем недалеко от Омска. По карте примерно то же расстояние, что от Уст-Каменогорска до Усть-Бухтармы…

– Тятя, тятя… ты говорил, что большевики у Петропавловска!? – с испугом в голосе обратилась Даша к спине отца.

– Ну да,– отец обернулся. – Ты чего всполошилась-то? От нас это еще далеко, верст восемьсот.

– Но там ведь Омск совсем рядом! – голосом выдала свои чувства Даша.

– А, вот ты о чем,– Егор Иваныч понимающе посмотрел на дочь и грустно улыбнулся.– За кадета своего переживаешь… Да, там рукой подать. Дай-то Бог кадету твоему выжить… да и нам всем,– начальник усть-бухтарминской милиции отвернулся и более не смотрел на дочь, слыша как она тихо произносила молитвы…

Обоз забирался все выше, дождь сменил мокрый снег. Горы, склоны которых в этих местах поросли высоченными остроконечными елями и лиственницами, хмуро и безразлично взирали на ползущие по извилистой дороге подводы, лошадей и людей. Природе было все едино, что будет с ними со всеми в скором будущем, она не обладает предчувствием грядущего, оно ей не нужно, ведь она существует вечно.

26

У Павла Петровича Бахметьева давно уже назревало нечто вроде раздвоения сознания. С одной стороны он по-прежнему непоколебимо верил в торжество коммунизма, в то же время желал обычных житейских удобств. И атаман Фокин после того памятного разговора, сам того не ведая, помог ему найти некий компромисс внутри себя, оправдать свою спокойную безбедную жизнь. К тому же сыграло роль и «открытие», к коему его подвиг уже Грибунин, «пролив свет» на дело полуторогодичной давности, когда Бахметьева хитростью выдворили с Урала. То, что руководимый им уездный подпольный комитет фактически ничего не делал, это его уже не совестило. После приезда семьи он стал еще более миролюбивым. Действительно, зачем плодить лишних сирот и вдов, подвергать опасности собственную семью, когда все наверняка устроится и без этого, само-собой. И прав Фокин, надо сохранить Верхнеиртышье как неразоренный войной оазис в море разрухи, чтобы люди здесь без излишней озлобленности сеяли хлеб, чтобы, в конце-концов, было кому его сеять. А если можно сделать так, чтобы и его семья, жена и дети не голодали, так почему же это не устроить.