Дорога в никуда. Книга вторая. В конце пути

…Услышав вопрос Гусятникова, подполковник тяжко вздохнул, и, предчувствуя, что как бы он не ответил, предстоит не очень приятный и по всему непростой разговор, присел на стул рядом с койкой Рябинина.

— Не нужно тебе Володя комбатом становиться, пойми ты, не твое это, — с миной сострадания на лице проговорил Ратников.

— Ладно, я знаю, чем я вам не нравлюсь. Согласен, с бойцами у меня не клеится, но разве это главное для командира радиотехнической батареи? У нас же не пехота, не ать два, и не с автоматов в белый свет палить надо, — вдруг энергично принялся излагать свою точку зрения Гусятников. — А бойцы… что бойцы, как-нибудь бы притерлись.

— Пока вы друг к другу притирались, сколько дров ты бы успел наломать? Оружие-то у нас, действительно ты здесь прав, коллективное, и один ты ничего не сделаешь. А с людьми надо бережно, особенно сейчас, когда вон сколько призывают со всякими пороками, или по-русски не разговаривающих. А ты чуть что: дебил, бандерлог, плод пьяной любви. Так нельзя Володя, — терпеливо внушал Ратников.

— А вы думаете, ваш Харченко лучше меня будет батареей командовать, — в словах Гусятникова сквозила неприкрытая обида. По всему было видно, рассуждения командира до него не доходили, он не сомневался, что его незаслуженно обошли, и теперь мечта об академии откладывалась на неопределенный срок.

— Перестань, никакой он не мой. Что касается его назначения, я здесь совершенно не при чем, — чуть не оправдывался подполковник.

— Как это не при чем? Вы же командир дивизиона, вы ему характеристику на выдвижение писали, — напористо наседал Гусятников.

— Ничего я не писал, все без меня решили, — уже с некоторым раздражением отвечал Ратников.

— Как же это… без вас? — теперь удивился и наблюдавший за разговором как бы со стороны Малышев.

Для молодых офицеров никогда не вращавшихся в больших штабах, их командир дивизиона казался в воинской иерархии фигурой очень крупной. А раз так, то ни один вопрос, касающийся дивизиона, тем более кадровый, не мог решиться без его ведома и согласия. Они не могли поверить, что решение такого вопроса как назначение командира батареи могли принять в обход Ратникова.

— Вот это да, — с невеселой усмешкой произнес Гусятников. Вот это блат у Харча появился, а я то думал… — Володя не договорил, но можно было догадаться: «что вы здесь и в самом деле, Бог и Царь». В слух же сказал. — Оказывается, когда надо им своего продвинуть, они даже вас не спросили. Стоит ли тогда так на службе надрываться, раз вас ни в грош не ставят?

На этот раз Ратников уже не сдержался:

— Знаешь что, молодой человек, попридержи язык! Я бы, конечно, мог сейчас тебя осадить за наглость и в наряд, дежурным через день запустить на недельку. Но боюсь, ты все равно не поймешь, что служу я не командиру полка и не министру обороны, не генсеку. Надеюсь, это понятно, ради чего я надрываюсь?

Ратников намеренно не произносил слова Родина, понимая, что это будет звучать слишком уж пафосно и высокопарно, специально, так сказать не договорил, надеясь, что это произведет на слушателей больший эффект. Гусятников, однако, не стушевался:

— Меня, конечно, осадить можно, я же не блатной, а вот Харча попробуйте осадить. Знаете, зачем он к нам сейчас приходил?!

— Володька заткнись! — попытался остановить друга Малышев, но тот уже шел в «разнос».

— Он изложил тут нам целую революционную программу, как вас и остальных «стариков» с должностей сковырнуть и самим на ваши места встать, пока не состарились. Чтобы успеть и власти вкусить и академии позаканчивать, чтобы, как «оно» выразилось, разбег подлиннее был для прыжка на генеральские должности.

Владимир остановился, то ли дух перевести, то ли осознав, что в запале сболтнул лишнее.

— Ну, и как же этот переворот осуществится, — с улыбкой, не подав и вида, что внутренне весь напрягся, поинтересовался Ратников. Казалось, услышанное не произвело на него никакого впечатления.

Владимир, насупившись, молчал, лицо его покрылось нездоровым румянцем.

— Ну, Володя, сказал «а», говори и «б», — подтолкнул подполковник.

— А… ерунда все… не стоит, — робко попытался «повернуть оглобли» Гусятников.

— Нет уж, говори все, раз начал, — теперь уже жестко потребовал Ратников. — Я ведь все равно узнаю, что вы тут замыслили.

— Да не мы. Это он с нами, как бы сделку хотел заключить, ну а мы его вышибли, — наконец, начал «давать показания» Владимир.

— Чуть в морду не заработал, — поддержал его Малышев.

Холостяки смотрелись явно смущенными. Чувство неприязни к Харченко боролось с нежеланием прослыть «стукачами».

— Что за сделка, давайте-ка поподробнее, — продолжал методично «наседать» Ратников.

Гусятников, видя, что назад пути нет, начал, что называется «колоться» окончательно:

— В общем, ему позарез отличиться надо. Он хочет к итоговой проверке батарею отличной сделать. В одиночку без единомышленников, он сам чувствует, не потянет. Вот и просил нас помочь ему это дело провернуть.

— Ну, и что же тут плохого? — Ратников удивленно поднял брови.

— А то, — Гусятников заговорил зло, — где вы видели, чтобы в наших условиях так вот просто из говна конфетку делали? У нас ведь учебной базы нет, бойцы караулом, боевым дежурством и борьбой со снегом измотаны. Ко всему некомплект личного состава, и процент чурок от призыва к призыву все возрастает. Какая тут отличная батарея? Так вот, он ничего макаренковского не предлагает, а хочет поднять уровень подготовки за счет регулярных дополнительных занятий, проводимых в личное наше и солдат время. Дескать, полгода повкалываем, а затем плоды пожнем.

— Что-то не очень понятно, а поконкретнее можно? — Ратников с интересом «переваривал» услышанное.

— Можно. Я со студентом по его плану должен на технике день и ночь пропадать, но чтобы ни одного сбоя, ни одного случая небоеготовности, за эти полгода не допустить. Кроме того, в личное время мы должны проводить дополнительные занятия по технической подготовке и основам радиотехники. Колька, — Гусятников кивнул на Малышева, — с самим Харчем вместе, посменно через день в казарму на подъем приходить должен, физзарядку и прочие элементы распорядка дня контролировать. Он же должен в выходные дни дополнительные занятия по физподготовке проводить, кроссы, марш-броски и прочее. Таким образом, Харч за пять месяцев, что до итоговой проверки остаются, хочет с нашей помощью натаскать батарею по всем главным дисциплинам на отличные оценки. Чтобы полковые экзаменаторы диву дались, как он замечательно командует. А если этот план сработает, то его через год обещают командиром дивизиона поставить, причем не какого-нибудь абстрактного, а конкретно нашего. А? Что вы на это скажете? Неплохо в 27 лет!? — в возгласе Гусятникова проявилось то, что больше всего и возмутило друзей-холостяков — они, прежде всего, не могли примириться с тем, что хозяином «точки» станет, считавшийся раньше не «семи пядей во лбу», Петя Харченко, на поверку оказавшийся амбициозным рвачем.