Дорога в один конец

Валик перешел почти на шепот и смолк, Вадим слышал только его взволнованное дыхание. Пауза тянулась и тянулась, и снова Вадим не решался ее нарушить, настолько неожиданным было откровение этого парня. Перед ним в одночасье открылась такая человеческая драма, что его, Вадима, собственное «все не так» показалось мелким и убогим. Даже чувство его, их отношения с Людой не дотягивали до высокой планки взаимной любви Валентина и Лены. Соответственно и поступки ради этой любви были несоизмеримы. Разве Вадим сделал что-нибудь подобное, чтобы быть ближе к любимой? Плывет по течению, подстраивается, с покорностью принимает неизбежное. Ну, может, вот только решение пойти на восемь месяцев ломки в сержантскую школу с сомнительным призом в конце – поездкой в Пограничный, куда, возможно, приедет Люда? А если не приедет? Еще год разлуки? За отпуск прогибаться надо. А был бы он в Союзе, Люда обязательно приехала бы. И не раз. И оберегалась бы любовь.

– Ты… Ты решил бежать?! – Вадим вздрогнул от своего хриплого голоса.

Смех Валентина был неадекватен, как показалось Вадиму, атмосфере откровенности и тайны, образовавшейся в этой маленькой темной комнате:

– Что ты, Вадик? Куда бежать здесь? Ну, может, в Западный Берлин. Но мое маленькое чудо там – на востоке, а туда почти тысяча километров через две границы. Но я обязательно буду там. Не больше, чем через пару месяцев. Клянусь!

Скрипнула койка. Валентин сел и заговорил в темноту, Вадиму даже показалось, что он видит его горящие глаза:

– Каждый год, обычно в конце года, с полка отправляют в Союз своеобразный балласт: больных, отказников ярых, психов неконченых (конченых, как говорят, в 105-й не берут). В основном это первогодки, «старики» этих категорий дотягивают службу здесь, как правило. Я обо всем этом узнал, когда в госпитале валялся. Двое там было таких со 105-го: сердечник из третьей и язвенник из хозроты. Они и поведали. Ну, язвенника, наверное, комиссуют. Захотелось романтики дурачку, напросился служить с гастритом. За месяц карантина получил в награду язву желудка, усох, но терпел – так хотел попасть в Берлин. Здесь уже – рвота с кровью, ну его и в госпиталь. Так и ошивается там до отправки сборняка. Сердечник – румянец во все щеки, но что-то там находят, а он и упирает на это. По мне, так наполовину симулянт. Где-то он прослышал, что отправляют в Брестский и Гродненский погранотряды, а то, может, и в самый Брест или Гродно. Прикинь! От Киева до Бреста – ночь поездом!

Да, у этого парня была не мечта, а цель. Притом – реальная.

– А у тебя какой диагноз? – Тривиальность вопроса Вадима не казалась грубой для расслабившейся атмосферы.

– Я, наверное, у них прохожу как «неконченый псих», – засмеялся Валик.

Вадим тоже улыбнулся:

– А с нарвавшей мозолью не комиссуют, как думаешь?

Они оба рассмеялись и улеглись на свои койки, устав от долгого разговора и удовлетворенные такой концовкой. Вадим, засыпая, еще удивлялся, откуда такая душевная успокоенность. Он еще не знал, что готов принять важное решение. Но, всему свое время.

Глава 20

«…Иные говорят, что Красота – это тщета земная. Быть может. Но, во всяком случае, она не так тщетна, как Мысль. Для меня Красота – чудо из чудес. Только пустые, ограниченные люди не судят по внешности. Подлинная тайна жизни заключена в зримом, а не в сокровенном. Да, мистер Грей, боги к вам милостивы. Но боги скоро отнимают то, что дают. У вас впереди не много лет для жизни настоящей, полной и прекрасной. Минет молодость, а с нею красота – и вот вам вдруг станет ясно, что время побед прошло, или придется довольствоваться победами столь жалкими, что в сравнении с прошлым они вам будут казаться горше поражений. Каждый уходящий месяц приближает вас к этому тяжкому будущему. Время ревниво, оно покушается на лилии и розы, которыми одарили вас боги. Щеки ваши пожелтеют и ввалятся, глаза потускнеют. Вы будете страдать ужасно. Так пользуйтесь же своей молодостью, пока она не ушла. Не тратьте понапрасну золотые дни, слушая нудных святош, не пытайтесь исправлять то, что неисправимо, не отдавайте свою жизнь невеждам, пошлякам и ничтожествам, следуя ложным идеям и нездоровым стремлениям нашей эпохи. Живите! Живите той чудесной жизнью, что скрыта в вас. Ничего не упускайте, вечно ищите все новых ощущений! Ничего не бойтесь! Ведь молодость ваша пройдет так быстро! Простые полевые цветы вянут, но опять расцветают. А к нам молодость не возвращается. Слабеет пульс радости, что бьется так сильно в двадцать лет, дряхлеет тело, угасают чувства. Мы превращаемся в отвратительных марионеток с неотвязными воспоминаниями о тех страстях, которых мы слишком боялись, и соблазнах, которым мы не посмели уступить. Молодость! Молодость! В мире нет ей ничего равного!..»