Дорога в Омаху

– Кто написал все это? Продумал структуру отчета, форму преподнесения фактологии, методику аргументации и выводы?.. А также подготовил конкретные возражения против дальнейшего сохранения статус-кво?..

– О, это было совсем несложно, хотя и потребовало немало времени!

– Что?

– В специальной литературе достаточно хорошо представлено все многообразие юридического языка, настолько усложняющего самые обыденные вещи, что ты оказываешься буквально на грани помешательства, когда пытаешься понять эту галиматью, выглядящую, впрочем, весьма убедительно и к тому же официально.

– Так это сделал ты?

– Само собой разумеется. Я начал с простого и постепенно дошел до, казалось бы, непостижимых вещей, вызывавших у меня сперва искреннее возмущение…

– Боже милостивый!

– Ты выплеснул кофе, Сэм!

– Текст написан на высоком профессиональном уровне!

– На этот счет я ничего не могу сказать, но благодарю тебя, сынок, за столь лестную оценку моего труда. Я нанизывал фразу за фразой, заглядывая всякий раз во все эти юридические фолианты и учебники по юриспруденции… Черт возьми, это мог бы сделать любой, у кого нашлось бы свободных двадцать с лишним месяцев, – если точнее, то двадцать один, – и чьи мозги не лопнули бы от всей этой тарабарщины… Признаюсь, иногда мне приходилось тратить целую неделю, чтобы составить полстраницы текста, который бы звучал как надо… Ну, теперь ты пролил уже весь свой кофе, мальчик!

– Ничего удивительного, – произнес взволнованно Дивероу, вставая со стула. – Я просто пар, меня не существует. Я всего лишь субстанция некоего не найденного еще измерения, где глаза и уши парят по спирали, видя и слыша, но не осознавая ни формы, ни смысла, и где сама реальность превращается в абстракцию.

– Звучит прекрасно, Сэм! Если ты вставишь еще в свою речь выражения типа «тогда как» или «представители обеих сторон», то сможешь хоть сейчас выступить в суде… Все ли в порядке с тобой, малыш?

– Нет, не все, – ответил Дивероу в модулирующей тональности. – Но я исцелюсь и найду свою карму, чтобы кинуться с боем в следующий день и обнаружить тень на свету…

– Тень на свету?.. Может, ты накурился не тех сигарет?

– Не рассуждай о вещах, которые выше твоего понимания, господин Неандерталец! Я раненый орел, вознесшийся высоко в поднебесье, чтобы порвать последнюю нить, связывающую меня с землей.

– Славно, Сэм! Славно! Я хочу сказать, что ты говоришь, как настоящий индеец!

– Дерьмо все это!

– А теперь, сынок, ты лишился всех чар. Старейшины племени незнакомы с таким языком и его не приемлют.

– Ну и отлично, англосаксонский дикарь! – завопил Сэм, теряя самообладание, но тут же вспомнил о своих недавних поисках кармы и вернулся к прежнему тону: – Я точно помню слова Арона: «Поговорим же мы обо всем завтра». Это как раз то, что сказал он. А «завтра» само по себе не сводится к какому-то определенному часу. Поэтому, представляя собою вторую сторону, чье мнение также должно учитываться, я предпочитаю истолковывать слово «завтра» как широкое временное пространство, поскольку первоначально это понятие, если обратить внимание на его этимологию, означало «к утру», хотя каких-либо хронологических ограничений в отношении остальной части дня вплоть до наступления сумерек не устанавливалось…

– Сэм, не принести ли тебе грелку со льдом или аспирину?.. А может, ты хочешь бренди?

– Оставь все это, чума планеты! Ты выслушаешь все мои соображения, и на этом мы покончим.

– «Покончим»? Вот это слово из моего лексикона! Это я понимаю, мальчик!

– Уймись! – оборвал Дивероу Хаука, подходя к двери и не замечая того, что злополучное пятно от пролитого кофе на его светлых брюках угрожающе расползалось. – В заключение я объявляю о своем решении: свое совещание мы проведем после обеда. Что же касается более точного определения времени, то мы согласуем этот вопрос по телефону.

– Куда же ты собрался, сынок?

– Туда, где обрету я наконец уединение и душевный покой и погружусь в мир своих размышлений. Мне о многом надо подумать, мистер Монстр! В общем, я иду домой, в свою берлогу. Приму горячий душ. Пробуду под ним не менее часа, а потом посижу на своем любимом стуле и поразмыслю обо всем. Au revoir, mon ennemi du cocur[77], поскольку все так и есть.

– Что именно?

– Увидимся позже. До свидания, генерал-идиот! – Выйдя в коридор, Дивероу закрыл за собою дверь и направился к лифту, расположенному справа от номера Пинкуса. Исчерпав в разговоре с Хауком чуть ли не все свои знания французского, он снова обратился мыслями к Аную и тому заключению, к которому пришел драматург: бывают времена, когда остается только одно – кричать. И хотя ситуация сейчас вполне соответствовала этому высказыванию, Сэм решил все же не поддаваться искушению и ограничился лишь тем, что нажал на кнопку лифта, вложив в это действо всю силу своих чувств.