Дорога в Омаху

— О, так это вы?

— Да, — подтвердил облаченный в белый пиджак с приданным к нему желтым галстуком элегантный англо-итальянец Смитингтон-Фонтини. — Мы говорили по телефону несколько сот раз, но лично никогда не встречались, Винченцо. Вот тебе моя рука, сэр! Кстати, ты давно не мыл рук?

— Прямо скажу вам, Фонтини, для остолопа — не столь уж неудачная потуга на остроумие, — заметил Манджекавалло, обмениваясь со своим собеседником самым коротким рукопожатием с тех пор, как Джордж Паттон пожал руку первому русскому генералу, с которым он повстречался во время войны. — Как вы нашли Тушу?

— Хотя я и не силен в астронавтике, замечу все же, что он самое тусклое светило в твоем созвездии.

— Это не ответ на мой вопрос.

— И еще позволь сказать мне, — продолжил Фонтини, не обращая внимания на реплику Манджекавалло, — что доны от Палермо и до Бруклина, штат Нью-Йорк, не хотят иметь ничего общего с этой авантюрой. Они благословляют нас и с благодарностью воспользуются любой предоставившейся им возможностью получения дополнительных прибылей, но в целом мы предоставлены самим себе и должны будем действовать исключительно на свой страх и риск. Ими выделен был кое-кто здесь вам в помощь.

— У меня дела на Большой улице. В общем, вопрос чести и самоуважения ввиду принятого в верхах решения, касающегося моего физического существования. Надеюсь, они понимают это — те, что от Палермо до Бруклина.

— Вполне допускаю, Винченцо, что речь идет о чести и достоинстве, что ты вправе принять ответные меры, но к чему употреблять подобные выражения? Повторяю: никаких убийц, никаких могил, никаких consigliere, связанных с уолл-стритским подпольем! Никто не должен быть причастен к этому из твоей семьи, с коей, запомни, я не поддерживаю деловых отношений. Однако, понятно, мне хотелось бы рассчитывать на то, что ты будешь ставить меня в известность о предпринимаемых тобою действиях. В конце концов, старина, ведь это я заплатил за яхту, взорванную нами на рифах, и щедро вознаградил экипаж из никому не известных тут, ни слова не понимающих по-английски венесуэльцев, которых мы сразу же отправили самолетом назад в Каракас.

— Туша, — обратился Манджекавалло к своему подручному, — пойди приготовь себе сандвич.

— С чем, Винни? Все, что есть у этого парня на кухне, — это подмокшие крекеры, расползающиеся при одном прикосновении, и зловонный, как грязные ноги, сыр.

— Ну тогда просто оставь нас вдвоем.

— Может, я позвоню, чтобы прислали пиццу?

— Никаких телефонных звонков! — бросил космополит-промышленник. — Почему бы не погулять тебе по заднему дворику? Нам ни к чему незваные гости, а ты, говорили мне, мастер по предотвращению нежеланных вторжений.

— Насчет этого, думаю, вы правы, — согласился Туша, смягчаясь. — А что касается сыра, черт возьми, то я не выношу даже «пармезан»[122]. Понимаете, что хочу я сказать?

— Конечно.

— О вторжениях не беспокойтесь, — произнес детина, направляясь в кухню. — Глаза у меня как у летучей мыши: никогда не закрываются.

— Но летучие мыши не так уж хорошо видят, Туша.

— Без шуток?

— Какие тут шутки! — ответил Смитингтон-Фонтини и, как только амбал скрылся за дверью, спросил Манджекавалло: — Где ты его откопал?

— Он не раз выполнял кое-какие мои поручения, хотя, как правило, не вполне понимал что к чему. В общем — лучший тип уличной гориллы... Но я здесь не для того, чтобы говорить о Туше. Итак, как дела?

— Все идет прекрасно, строго по расписанию. Завтра к рассвету береговой патруль обнаружит останки суденышка, а также спасательные жилеты и кое-что из личных вещей жертв кораблекрушения, включая водонепроницаемый портсигар с твоими инициалами. Само собой, поиски будут прекращены, и у тебя появится беспрецедентная возможность читать в газетах трогательные высказывания о себе, на которые не поскупятся презирающие тебя люди, когда узнают о твоей смерти.

— А вы не думаете, что кое-кто будет все же вполне искренен, выражая свою скорбь по поводу моей безвременной кончины? Как-никак, а в некоторых кругах я снискал себе уважение.

— Но не среди нашего сброда, старина!

— Да, кстати, коль уже зовете вы меня стариной, позвольте сказать, приятель-дружок, что вам повезло: у вашей мамы-аристократки куда больше мозгов, чем у подцепленного ею в Ти-Туане титулованного идиота, не смеющего и мечтать о такой голове. Если бы не она, то единственная футбольная команда, которая оказалась бы под вашим началом, состояла бы из худосочных гангстеров-недоумков, способных лишь гонять мячи по улицам Ливерлейка, или Ливерпуля, или как там еще.

— Без банковских связей Смитингтона никогда Фонтини бы не вышли на международную арену.

— О, так вот почему настояла она на том, чтобы сохранить фамилию Фонтини: пусть все знают, кто правил бал! Ведь от этого никчемного малого не было никакого проку.

— К чему все эти разговоры?

— Я просто хотел, чтобы вы знали, Смити, на чем сидите. Именно: не стоите, а сидите. Что же касается остальной вашей кодлы в шелковом исподнем, то пошла она куда подальше!

— Мне уже дали понять, где мое место. В социальном плане, конечно же, это ужасная потеря.