Дорога в Омаху

Войдя в прихожую, Пинкус услышал телефонный звонок. — О'кей, Сайрус! — завопил Сэм Дивероу, схватив трубку. — Помните, он актер! Так что не сердитесь на него, не выходите из себя чуть что, будьте с ним терпеливым, ладно? Возьмите и привезите его сюда, и все дела... Что? Он требует, чтобы с ним заключили контракт, в котором будет оговорено, что его наниматель обязуется отпечатать афиши?.. С кем... Что?.. Чтобы имя было набрано наверху тем же шрифтом, что и название?.. Черт побери!.. А как насчет платы? Есть какие-нибудь требования?.. Только относительно афиш? О Боже! Запишите все, что он требует, и везите его сюда... «Не производить во время репетиции перераспределения ролей без выплаты отстраняемому актеру полной компенсации»... Зачем все это, черт побери?.. Что?.. Я тоже не знаю, но раз он так настаивает, включите это в его контракт.

* * *

Через час двадцать пять минут после окончания разговора отворилась парадная дверь и в прихожую ввалился цыган, одетый в оранжевую блузу и подпоясанный синим кушаком. Совершая вращательные, как в балете, движения, он добрался до просторной гостиной, где расположились полукругом трое юристов и генерал Маккензи Хаукинз, тотчас же повернувшие головы в сторону Романа Зет, обратившегося к ним со следующими словами:

— Прекрасная-прекрасная леди и вы, джентльмены столь же привлекательной внешности! Сейчас я представлю вам полковника Сайруса, крепкого, как средиземноморское дерево, и прошу вас выслушать все, что он собирается сказать.

— Хватит о нем! — послышалось из прихожей злое шипение. — Это обо мне ты должен говорить, понятно, хам?

В дверном проеме появилась огромная, выражавшая смущение фигура чернокожего наемника.

— Привет, ребята! — произнес Сайрус в той сдержанной манере, которая отличает уверенных в себе людей. — Я хотел бы представить вам артиста, обогатившего своим талантом многочисленные постановки на Бродвее. Блестящие шоу с его участием широко и устрашающе известны в нашей стране...

— Не устрашающе, а впечатляюще, идиот!

— Актер выдающейся глубины и безобразия...

— Раз-но-о-бра-зия, осел!

— Черт возьми, парень, я стараюсь... Делаю, как умею.

— Долгое вступление, к тому же столь бездарное, убивает впечатление от выхода на сцену актера. Прочь же с моего пути! — Высокий худощавый человек ринулся в гостиную стремительным, но мелким шагом, выказав темперамент и энергию, явно не соответствовавшие его почтенному возрасту. С седыми развевающимися волосами, острыми чертами лица и сверкающим взором, он вел себя непринужденно, что свидетельствовало о тысяче подобных появлений на сцене. Маленькая группа, сидевшая перед ним, буквально оцепенела, как это происходило неоднократно в далеком прошлом в переполненных театральных залах.

Но вот взгляд его остановился на Ароне Пинкусе, и актер, приблизившись к юристу, отвесил ему вежливый поклон:

— Вы меня звали, сир, и вот слуга ваш и бесстрашный странствующий рыцарь перед вами, милорд!

— Ну, Генри, — сказал Арон, вставая со стула и пожимая ему руку, — вы просто великолепны! Это мне напомнило ваше моно-шоу на концерте, организованном Шерли. Кажется, то был отрывок из «Принца-студента».

— Не помню. Их было слишком много, этих, простите меня, милый мальчик... Впрочем, теперь я вроде припоминаю... Это происходило... приблизительно шесть с половиной лет назад... двенадцатого марта в два часа дня... По-видимому, мне запомнился этот день потому, что тогда я был не в голосе.

— Вовсе нет! Вы были бесподобны!.. А теперь позвольте мне представить вас моим друзьям.

— Мое си-диез в тот день не было полным, — никак не мог успокоиться актер. — К тому же и пианист был ужасен... Вы что-то сказали, Арон!

— Мне хотелось бы познакомить вас с моими друзьями.

— Поверьте, я тоже хочу познакомиться с ними, особенно с этим очаровательным существом! — Сэр Генри добрался до левой руки Дженнифер и, нежно целуя ее, неотрывно смотрел в глаза девушки. — Одним своим прикосновением вы дарите мне бессмертие, прекрасная Елена!.. Вы никогда не думали о театральной карьере?

— Нет. Но однажды мне довелось недолго выступать в роли фотомодели, — ответила Редуинг без тени смущения, наслаждаясь этой минутой.

— То был шаг, дорогое дитя! Всего лишь шаг, но сделанный в верном направлении! Возможно, как-нибудь мы пообедаем вместе. Я даю частные уроки, причем в отдельных случаях я готов, скажем так, и пренебречь вознаграждением.

— Она юрист, поймите же, Христа ради! — проговорил Сэм, не вполне сознавая, что заставило его заявить это столь горячо.

— Это так неразумно! — резюмировал актер, неохотно выпуская руку Ред. — Как заметил Бард в «Генрихе Шестом», часть вторая, «сначала мы убьем всех судейских»... Но, конечно, не вас, Арон, поскольку у вас душа художника.

— Ну что ж, спасибо. И позвольте мне все же представить вас всех друг другу, Генри. Актриса... то есть юрист — мисс Редуинг...

— Enchanteze encore, mademoiselle![147]

— До того, как вы снова начнете терзать ее руку, разрешите сказать вам, что я, Сэм Дивероу, тоже юрист.

— Шекспир имел свое видение...