Дорога в Омаху

— Разве же можно так, Броуки! Ведь это ему, «идиоту-адвокатишке», обязан ты тем, что я здесь... Я хотел помочь тебе высвободить зад, а заодно и шею из той тугой петли, в которую ты угодил.

— Что?

— Сейчас самое время для тебя, генерал, пересмотреть свои взгляды и проявить снисходительность. Сэм Дивероу и сам понимает теперь, что он в тот раз слегка переборщил, выдвинув обвинения против тебя, и желал бы искупить свою юношескую нескромность. Ты думаешь, я рискнул бы явиться сюда, шагнуть прямо в лагерь врага, если бы он не настаивал на этом?

— О чем ты, черт возьми, говоришь?

— Тебя подставили, Броуки. Сэм это выяснил и устроил все так, чтобы я смог прилететь сюда и предупредить тебя.

— Что?.. Как?..

— Видишь ли, вся эта кутерьма из-за иска правительству. Как ты знаешь, против правительства всегда кто-нибудь возбуждает дело, но на этот раз Уоррен Пиз оказался в довольно затруднительном положении. Этот весьма чувствительный к своему имиджу политик хочет, чтобы иск был аннулирован. Потому-то и подрядил он твоих ребят проделать грязную работенку, убедив тебя, что родина в опасности. Но как только задание будет выполнено, он о тебе забудет. Дальше все проще простого. Слушание дела не состоится из-за неявки истца в суд. Кто-нибудь выразит протест, и тогда следственная группа выйдет на «смертоносную шестерку», соответственно, на тебя. Офицер высокого ранга, — твоего ранга! — не успев толком прийти в себя после серьезных обвинений, связанных с Золотым Треугольником, оказывается замешанным в другую грязную историю. В общем, если все пойдет, как я сказал, то ты мертвец, Броуки!

— Ну и дерьмо! Может, забрать парней обратно?

— На твоем месте я 5ы вложил в досье официальную записку, датированную вчерашним числом, в которой бы говорилось, что по размышлении ты решил отозвать свой отряд, сочтя характер выполняемого им задания выходящим за пределы компетенции военных властей. Если конгресс проведет расследование, то повесят Пиза, а не тебя.

— Черт возьми, я так и сделаю!.. Мак, но откуда ты столько знаешь о Лос-Анджелесе, побережье, Поло-Лаундже и обо всех тех вещах, о которых ты мне говорил?

— Ты забыл, старый приятель, они ведь снимали фильм обо мне. И в течение всех тех десяти безумных недель, что шла съемка, я был у них консультантом — из любезности к этим ослам в Пентагоне, которые считали, что картина будет содействовать повышению интереса к этому учреждению и таким образом даст возможность увеличить призыв в армию.

— Из этой затеи у киношников ничего не вышло, и все об этом знают. Это был самый худший фильм, который мне доводилось видеть, а я ведь эксперт в некотором роде. По-моему, это было по-настоящему ужасно, и хотя мне и отвратительна твоя наглость, я даже болел за тебя душой.

— Мне он тоже показался омерзительным, но я был вознагражден солидной суммой, которую можно получить только там... Отзови же своих ребят, Броуки. Тебя заманивают в ловушку, ты — жертва чудовищного преступления.

— Я это сделаю, сделаю. Не знаю только пока как.

— Возьми трубку и отдай распоряжение. Вот и все дела!

— Все это не так просто. Боже, отменить приказ государственного секретаря! Еще немного, и я заболею...

— Ты колеблешься, Броуки?

— Ради Бога, мне надо подумать!

— Ну что же, пока ты размышляешь, погляди на это. — Хаук расстегнул пиджак и показал магнитофон, пристегнутый ремнями к его груди. — Полковник, которого я недавно принял на службу, посоветовал мне вооружиться техникой. Он это называет «подключением». Каждое слово, произнесенное в этой комнате, записано на пленку.

— Ты подонок. Мак!

— Брось, генерал! Мы с тобой давно уже знаем друг друга, и ты должен понять меня: мне тоже надо выжить... Как там сказано: «Если дьявол тебя не достанет, то бездна поглотит»?

— Никогда такого не слышал.

— Я тоже, но к ситуации это подходит, ведь верно!

Глава 24

Когда Винсент Манджекавалло шел по белому мраморному полу роскошного особняка в Майами-Бич в гимнастический зал, его снова передернуло от обилия розового цвета, в который было окрашено буквально все: стулья, диваны, лампы, ковры на полу и украшавшая гостиную люстра из нескольких сотен свисавших вниз раковин, грозившая вот-вот обрушиться на чью-нибудь голову. Винни не был декоратором, но бесконечное сочетание белого с розовым не вызывало у него никаких мыслей, кроме одной, что тот знаменитый «декораторе», которого нанял его двоюродный брат Руджино, чтобы обставить квартиру, был помешан на балете.

— Это не розовый цвет. Вин, а персиковый, — объяснил Рудж позавчера по телефону. — Только называется он «пеш»![167]

— Почему?

— Потому что розовый — дешевка, персиковый — немного лучше, ну а «пеш» — это самый шик. Что касается меня, то я не вижу разницы и, откровенно говоря, не думаю, что и Роуз в этом разбирается, но ей это нравится. Понимаешь, что я хочу сказать?

— Твой образ жизни, Руджино, всегда должен нравиться твоей жене. Но, независимо ни от чего, я ценю, что ты дал мне кров.