Дорога в Омаху

— Я уверен, что мы запомним имена друг друга.

— Так оно и произошло. И, как принято говорить, одно потянуло за собой и другое, включая некоторые финансовые услуги, которые Абул оказывал своему другу Винсенту. И когда доны в трех штатах и Палермо решили твердо, что Манджекавалло должен вступить в борьбу за пост директора ЦРУ, Винни отправился к Хаки.

— У меня проблема, Абул. У донов прекрасные идеи, и это хорошо, но они не особенно разбираются в деталях, и это плохо.

— В чем проблема, мой дорогой друг, зоркий и быстрый, словно сокол пустыни, где, по правде говоря, сам я не бывал: слышал, там слишком жарко?

— Проблема в том, приятель, что и тут стало жарко... У меня достаточно бабок, разбросанных по всей стране и записанных на разные имена. Как только получу я эту работенку в Вашингтоне, а я ее получу, у меня не будет возможности летать по всем двадцати двум штатам, собирая свои деньги, большую часть которых я предпочитаю хранить конфиденциально.

— Думаю, не большую часть, а все без исключения.

— Ты прав.

— А у тебя есть депозитные книжки?

— Все четыре тысячи двести двенадцать. — Винни позволил себе загадочную улыбку.

— Ах, взгляд верблюда подмечает больше, чем может он вместить в несколько своих желудков!

— Думаю, что-то в этом роде и со мной.

— Ты мне доверяешь, Винсент?

— Несомненно, точно так же, как и ты мне. Ясно?

— Вполне. Собака бедуина машет хвостом, радуясь тому, что осталась в живых... А ты встречал когда-нибудь бедуина? Впрочем, это не важно. Позволь лишь заметить тебе, что когда они появляются на рынке, то само небо содрогается от их запаха.

— Ну так что же насчет депозитных книжек?

— Возьми их несколько дюжин, сделай запись о закрытии счета, поставь подпись и принеси мне. У меня на службе стоит один художник, настоящий талант. Ему ничего не стоит подделать любую подпись, что здравствующего поныне, что усопшего с миром. Он много раз демонстрировал свое мастерство с немалой выгодой для себя. Я сам займусь твоими финансами, Винсент. Средства твои, как это уже бывало не раз, мы положим на анонимный счет в соответствующий банк, а следить за соблюдением им обязательств будет одна из самых уважаемых юридических фирм Манхэттена.

— И что же, я должен доверить тебе все деньги?

— Не глупи. Речь может идти лишь о сумме, соизмеримой с доходами довольно удачливого импортера. Остальные деньги ты будешь крутить сам. Поверь мне, тебе удастся значительно преумножить их, и к тому же без всякого бумажного следа.

Итак, Абул Хаки, став неофициальным менеджером Манджекавалло, оперировал примерно четырьмя миллионами на рынке и всемерно большими суммами, вложенными в оффшорные холдинговые компании за рубежом. И тем не менее на этот раз не их взаимовыгодная дружба и не оказанные ему арабом услуги побуждали Винсента связаться с Абулом. Для Винни в данный момент первостепенное значение имело то обстоятельство, что Хаки досконально знал обстановку на биржах всего мира — во всяком случае, лучше всякого другого из окружения Манджекавалло: всю необходимую информацию добывал окольными, незаконными путями, а если что-то и не удавалось заполучить, то отсутствие дополнительных данных вполне компенсировалось его интуицией и тончайшими познаниями в области финансов. И, кроме того, что также немаловажно, Абул Хаки умел хранить тайну, как никто другой: это было условием его собственного выживания, зависевшего от воли других, не говоря уже о собаке бедуина.

— Не могу поверить в это! — вскричал Хаки, находившийся в тот момент в Монте-Карло, когда Винсент назвал ему одно из своих закодированных имен, которым он пользовался в разговоре с арабом.

— И все же поверь, Абул. Подробности потом...

— Неужто ты не понимаешь? Я перевел через свой офис в Нью-Йорке от себя лично и от имени правительства Израилю десять тысяч долларов на венки для вчерашней похоронной церемонии.

— Но зачем?

— Видишь, мне уже доводилось заработать шекель[170]-другой через Ликуд[171], и, ставя свое имя рядом с именами израильтян, я рассчитывал, что это поможет мне в будущих моих сделках.

— В этом нет ничего плохого, — заметил Винсент. — Я всегда ладил с Моссадом[172].

— Я так и думал... Но надо же так — взять и воскреснуть из мертвых! Я до сих пор дрожу весь: наверняка проиграю сегодня в баккара[173], что обойдется мне в сотни тысяч.

— Так не играй!

— С тремя-то греками? Ты что, с ума сошел?.. У меня же дела с ними. А ты что поделываешь, Винсент?.. И что вообще там у вас происходит? Песчаный смерч пустыни застлал мне глаза и скрыл от меня вселенную!

— Ты никогда не был в пустыне, Абул!

— Зато видел фотографии. Это ужасно! Столь же ужасно, как и слышать сейчас твой голос. Хотя и понимаю, что, откуда бы ты ни говорил, место это в мире материальном.

— Я уже сказал тебе, что объясню попозже... после того, как меня спасут.

— Спасут?.. Благодарю тебя, милый Винсент, но я не хочу больше ничего слышать. Собственно говоря, я даже настаиваю на том, чтобы ты не делился со мной подробностями.