Дорога в Омаху

— Да, со мной все в порядке, только не звоните, никогда не звоните Арнольду Сьюбагалу! Если не хотите, конечно, чтобы он включил вас в свой реестр! В этот ужасный, кошмарный список лиц, подлежащих ликвидации!.. Петля на шею — и на мачту! Или как вы там еще выражаетесь, глупые морские волки! С удовольствием вспоминая, как он отбрил эту ужасную пиявку, Пиз сладко улыбнулся сверх всякой меры накрашенной маленькой старой леди, с обожанием взиравшей на него, когда он приближался к клену, возле которого была назначена встреча. Место не столь уж удачное для тайного свидания, так что выбор его едва ли свидетельствовал об озарении Маккензи Хаукинза, он же — Повелитель Грома, вождь нечестивого племени уопотами. Там было довольно темно, но, возможно, оно и к лучшему, был вынужден все же признать Уоррен. И в каких-то ста футах оттуда расхаживала публика, что тоже было недурно: такое скопище народа позволяло чувствовать себя в относительной безопасности. Понятно, этот маньяк Хаукинз принял подобные меры предосторожности исключительно ради себя, государственный же секретарь его мало заботил. Конечно, размышлял Уоррен, вокруг можно было порасставить сколько угодно солдат для захвата Хаука. Но такого рода шоу никак не входило в планы окружения президента: было бы ужасно, если бы вдруг появилось сообщение для прессы о том, что они расставили ловушку для кавалера двух почетных медалей конгресса!

Пиз скосил глаза и в скудном свете под деревом взглянул на часы. Он явился в положенное место примерно на тридцать минут раньше срока. Прекрасно, прекрасно! Сейчас он отойдет в сторонку и подождет того человека, с которым ему предстояло встретиться. И понаблюдает оттуда.

Уоррен обошел вокруг дерева и остановился, раздраженный тем, что маленькая старая леди с грубо нарумяненными щеками явно стремилась привлечь к себе его внимание.

— Благословите меня, святой отец, ибо я грешна! — молвила она высоким вибрирующим голосом, преграждая ему путь.

— Да, да, хорошо... Vox populi[184]и все в том же духе. Что-то в душе вашей не так, как следует, это уже сама судьба...

— Я хотела бы исповедаться, отец! Я должна сделать это!

— Думаю, ваше стремление весьма похвально, но место это вряд ли подходит для такой цели. И, кроме того, я спешу.

— В Библии говорится, что в глазах Господа и пустыня может быть храмом Божьим, если дух грешника возжелает того.

— Прочь, пустомеля: я же сказал, что спешу!

— А я говорю, чтобы вы сунули зад за дерево.

— Ладно-ладно, вы прощены за все, что бы вы ни сделали... Что-что вы сказали?

— Вы же слышали меня, ангельский котик! — зашептала безобразная старая карга грубым низким голосом и, вытащив из складок своей одежды опасную бритву, раскрыла ее со щелчком. — Марш за дерево, или же вам можно будет не давать обет целомудрия!

— Боже мой, да вы же не женщина, а мужчина!

— Суждение это спорно, как ни смотри, но что несомненно, так это то, что я головорез: люблю резать глотки, а посему пошевеливайся!

— Пожалуйста, молю вас, не причиняйте мне зла! Не надо!.. Я... О Боже! Не режьте меня! — Трясясь всем телом, госсекретарь неловко отступал в тень дерева. — Право, вы не должны меня калечить! Пролить кровь священника — страшный смертный грех!

— Я тебя заприметил еще пятнадцать минут назад, ангельский котик! — зашипел (или зашипела?) мужчина (или женщина?). Его (или ее) сморщенные ярко-красные губы и набрякшие пурпурные веки искривились в тусклом свете. — Тебя и эту ужасную тряпку у тебя на голове! Ты позоришь честных извращенцев!

— Что?

— Как смеешь ты разгуливать здесь? Выискиваешь маленьких мальчиков. Да еще, гад ползучий, священником вырядился? Какая мерзость!

— Но, право, мадам... мистер... Простите, не знаю, как обращаться к вам...

— Ты что, оскорблять меня вздумал, змеиная рожа?

— Клянусь честью, нет! — Левый глаз Пиза бешено завращался. — Я только хочу вам сказать, что вы не знаете...

— Я все отлично знаю! Такие, как ты, мерзавцы, всегда носят с собой что-нибудь лакомое на случай, если вдруг кто-то подвернется. Раскрывай свои карты, падла поганая!

— Деньги? Вам нужны деньги? Ради Бога, возьмите все, что у меня есть! — госсекретарь начал копаться в карманах, извлекая из них сложенные банкноты. — Вот-вот, берите!

— Что брать, уж не это ли дерьмо? Сейчас я вспорю твои карманы, а потом начну тебя резать. — Монстр-гермафродит теснил Пиза в самую тень. — Только пикни, и я отрежу тебе губы, ясно, хорек вонючий?

— Смилуйтесь! — заскулил госсекретарь. — Вы же не знаете, кто я...

— Зато мы знаем! — раздался позади него глубокий голос. — Броуки и вы, командир Игрек, обезоружьте этого бандита немедленно!

Престарелый выпускник Уэст-Пойнтской военной академии и пожилой, крепко сбитый верзила из Бруклина тотчас набросились на налетчика. Один из них вырвал у него из рук бритву, другой схватил его за ноги, спутанные широкой цветастой юбкой.

— Попалась, ублюдская шлюха! — завопил Манджекавалло.

— Теперь не уйдешь! — закричал Броукмайкл, срывая седовласый парик, возвышавшийся над нарумяненной морщинистой физиономией уличного грабителя.