Дорога в Рим

Как всегда, мысль о гаруспике пробудила недоверие. Знал ли Тарквиний, что Бренну под силу одолеть боевого слона? Сколько бы они ни заговаривали о том случае, юноша ни разу не заподозрил, что Тарквиний мог что-то утаивать, но кто знает, что было у него на уме? В скрытности-то гаруспику не откажешь…

Стоп, оборвал себя Ромул. Уж кого-кого, а Тарквиния обвинять в злонамеренности незачем. Тогда, в Александрии, по его лицу любой бы понял: гаруспик искренне не подозревал, что убийство Руфа Целия повлияет на чью-то жизнь. А при его вере в то, что каждый сам распоряжается собственной судьбой, Тарквиний и не стал бы удерживать Бренна от гибели. И теперь, хотя ощущение вины не утихало, Ромул верил в рок почти так же, как гаруспик.

— Остия! — крикнул впередсмотрящий.

Ромул отогнал тяжкие мысли.

Он приближался к дому.

* * *

Взглянув на распластанную курицу с перерезанным горлом и на тщательно разложенные на земле внутренности, Фабиола потребовала:

— Повтори!

— Конечно, госпожа, — заюлил прорицатель, судорожно сглатывая слюну, так что на тощей шее задергался кадык. Сжались покатые плечи под грязным плащом, в правой руке мелькнул короткий ржавый нож. Указывая окровавленным острием на курицу, гадатель повторил: — Ты скоро выйдешь замуж. За высокого шатена. Кажется, он солдат. — Прорицатель незаметно бросил взгляд на Фабиолу, пытаясь определить, попал ли в цель, и улыбнулся. — А может, нобиль.

— Лжец! — отрезала Фабиола. — Антоний на мне никогда не женится! За кого ты меня принимаешь? За легковерную дурочку?

Вздрогнув, прорицатель вновь принялся выискивать истину в куриных потрохах, то и дело тыча в них грязным ногтем и отчаянно желая оказаться отсюда подальше, однако он понимал, что клиентка не отстанет, пока не услышит чего-нибудь, хоть отдаленно похожего на правду.

Фабиола, яростно выдохнув, в нетерпении побарабанила пальцами по ручке кресла. И этого-то идиота ей наперебой превозносили клиенты Лупанария! Сюда, во внутренний двор, она вызвала предсказателя по единственной причине: чтобы никто не видел, как она пытается вызнать судьбу. С той ночи, когда погибла Доцилоза, жизнь девушки круто изменилась — и все благодаря одному-единственному человеку. При мысли о Марке Антонии ее всякий раз охватывал ужас. Зачем она только с ним связалась? Частые походы в митреум и в храм Юпитера не помогали, а идти в святилище Орка девушка опасалась из-за Сабины. Боги, как всегда изменчивые в своих прихотях, от нее отвернулись. Возможно, навсегда, горько напомнила себе Фабиола.

Отповедь Брута, узнавшего о ее связи с Антонием, до сих пор жгла как огнем: «Шлюху не переделаешь». При этом Фабиола не отказалась от своего замысла: пока она жива, она будет мечтать об убийстве Цезаря, однако из-за разрыва с Брутом все планы завербовать сторонников пошли прахом. Клиентов, питающих ненависть к диктатору, в Лупанарии не видели: несмотря на снисходительную мягкость Цезаря к прежним врагам, страх преследования коренился в умах слишком глубоко. А теперь какой-то ловкач, мнящий себя прорицателем, улещивает ее лживыми обещаниями, в то время как Фабиоле отчаянно нужен способ вернуть Брута. Или новый влиятельный любовник, ненавидящий Цезаря. Однако от нынешнего гадания толку не добьешься.

— Так что же? — бросила она.

Прорицатель, дернувшись, метнул взгляд на девушку. До прихода в Лупанарий он навел справки, роман с Антонием и разрыв с Брутом не были для него тайной. И если брак с Антонием, предел мечтаний любой клиентки, Фабиолу не интересует, то что ей нужно?

— К тебе вернется прежний любовник, — наобум заявил гадатель.

Фабиола вздернула голову и смерила его ледяным взглядом.

— Дальше, — приказала она.

Ободренный малой победой, горе-пророк попытался взять лирический тон.

— Вы помиритесь, все будет по-прежнему. Твой любовник еще больше возвысится в глазах Цезаря, жизнь станет безмятежной. Родятся дети…

— Хватит! — оборвала его Фабиола. — Меня интересует будущее, а не твои попытки угадать мои желания.

— Госпожа…

— Шарлатан! — презрительно бросила Фабиола. — Вон отсюда!

Кланяясь и расшаркиваясь, провидец шустро сгреб в кожаный мешок расчлененную курицу, явно предназначая ее себе на ужин, и отважился взглянуть на Фабиолу.

— А плата?

Девушка рассмеялась.

— Бенигн!

Великан привратник тут же показался на пороге с неизменной кованой дубиной в руках; на широком кожаном поясе ненавязчиво болтался кинжал.

— Ты звала, госпожа?

Глаза прорицателя заметались от страха, но деваться было некуда: Бенигн загораживал выход.

— Выстави этого придурка.

Привратник, шагнув вперед, крепко стиснул плечо жертвы.

— Дернешься — покалечу, — рявкнул он. — Я предупредил.

Гадатель кивнул, явно опасаясь за целость костей, и послушно засеменил вслед за Бенигном.

Фабиола в задумчивости не сводила глаз с пятен крови на мощеном полу дворика. Пророчество, хоть и фальшивое, все же заставило задуматься: если Брут не станет участвовать в заговоре, то что толку в примирении? И если не поквитаться с Цезарем, то зачем ей семейное счастье? Отомстить за мать — главная цель.