Усилившийся ветер туго наполнил главный парус триремы, отчего она еще быстрее побежала по волнам. Барабан на гребной палубе отбивал все тот же ритм — три ряда весел по обе стороны бортов двигались по-прежнему: один гребок на два удара сердца. Плавные слаженные махи, радующие сторонний глаз, стоили гребцам тяжкого пота и каторжных усилий. Ромул, стоя на носу триремы в одной подпоясанной тунике и калигах, в очередной раз возблагодарил богов за то, что ему не пришлось служить на флоте. Труд гребцов в глазах Ромула почти не отличался от рабского (хотя все гребцы были свободными гражданами Рима) и уж точно не шел в сравнение с легионерской долей: физических усилий здесь требовалось больше, чем в маршах и битвах, к тому же над гребцами висела постоянная угроза утонуть. Триремы, такие надежные в спокойных прибрежных водах, становились сущим проклятием, случись им попасть в непогоду или выйти в открытый океан. Ромул до сих пор помнил многочисленные корабли Красса, канувшие на дно по пути в Малую Азию.
Флот Цезаря тоже не был неуязвим для штормов, однако угроза пока миновала: десять трирем уже подходили к Остии, римскому порту. Ромул не находил себе места от радости: он возвращается домой, да еще не рабом, а гражданином Рима! За время пути из Африки он старательно приучал себя к этой мысли и постоянно поглядывал на две золотые фалеры. Второй его наградили после того, как он спас Сабина от боевого слона. При мысли о награждении юноша улыбнулся. Прикрепляя фалеру к его груди, Цезарь заметил: «Собираешься выиграть всю войну в одиночку?»
Кампания в Африке — разумеется, благодаря не одному только Ромулу — благополучно завершилась в день битвы у Тапса. И теперь, потратив несколько месяцев на упорядочивание дел, Цезарь возвращался в столицу, где его завоевания, превозносимые глашатаями, удостоятся не одного, а четырех триумфов — по одному за Галлию, Египет, Малую Азию и Африку. Услужливый сенат, объявляя сорокадневные благодарственные празднества в честь недавних свершений диктатора, усиленно делал вид, будто победа одержана над нумидийским царем, а не над Сципионом и сонмищем именитых республиканцев. Предпочитали также не упоминать и о первой победе Цезаря над согражданами: о битве при Фарсале, где легионы Цезаря взяли верх над вдвое большей армией Помпея.
Ромул беспокойно вглядывался в берег, тянущийся по правому борту, и в который раз пытался уложить в голове тот факт, что они с Сабином сопровождают Цезаря в Италию в составе особой центурии. После Тапса легаты всех десяти легионов получили приказ отрядить по восемь солдат в почетную стражу Цезаря, которая будет охранять диктатора во время триумфов. За честь быть избранным разгорелось яростное соперничество по всей армии, и поскольку боевые командиры — центурионы и старшие центурионы — лучше знали рядовых воинов, легаты поручили им отобрать достойных.
Подвиг Ромула, спасшего Сабина от смерти, запомнился многим, к тому же оба друга участвовали в нападении на Петрея. И Атилий стоял насмерть, чтобы включить обоих в число избранных от Двадцать восьмого легиона. Его настойчивость не оставила конкурентам ни единого шанса, и вместе с оптионом, сигнифером и четырьмя другими легионерами друзья погрузились на триремы Цезаря, на которых диктатор отбывал в Рим. Остальное войско отправлялось в Испанию, где два сына Помпея, по слухам, собирали многочисленное войско из местных жителей, недовольных нынешним правлением.
Туда же отправится и почетная стража после триумфа, уверил легионеров Цезарь еще до отплытия из Африки. Значит, в Италии особая центурия вместе с Ромулом пробудет недолго, и разыскать Фабиолу и Гемелла ему опять не удастся. Ромул, правда, старался не унывать: Сабин, который играет сейчас в кости на палубе, не повидается с семьей, трое его партнеров — тоже. Легионеры не бывали дома уже многие годы, и Ромул, заметив алый плащ Цезаря на главной триреме, смущенно пригнул голову: стыдно жаловаться на судьбу, когда ему оказали такую честь, приняв в особую центурию! Разве вправе он ожидать чего-то еще, кроме новой военной кампании после завершения празднеств? Он ведь простой рядовой легионер и обязан подчиняться приказам до того самого дня, когда его уволят из армии. Если доживет.
Ромул, впрочем, хорошо понимал, что душу ему бередит не одно лишь желание разделаться со службой и вернуться в Рим. Все эти месяцы, после боя со слоном, он не находил себе места: мысль о том, что он не только выжил в схватке с чудовищем, но и спас Сабина, день и ночь терзала душу, как ядовитый червь. Кто знает, может, Бренну удалось в Индии то, что совершил Ромул при Тапсе? Был бы здесь Тарквиний. Может, он прочел бы что-то по облакам или ветру, да где теперь сам Тарквиний?.. Юноша, не отваживавшийся на предсказания еще со времен Маргианы, вздохнул. Гаруспик давно погиб — значит, судьба Бренна так и останется неизвестной и Ромулу теперь всю жизнь мучиться сомнениями. А это еще горше, чем числить друга среди мертвых.