Дорога в Рим

Фабиола едва могла побороть тошнотворный комок, подкативший к горлу при воспоминании о грязном ведре, предназначенном для рабов в доме Гемелла. Больше никогда! — гордо выпрямилась Фабиола. Она уже не прежняя! Даже в публичном доме, куда продал ее хозяин-купец, были приличные уборные. Правда, это мелкое удобство терялось на фоне того, что ее тело служило тогда для утоления похоти случайных мужчин. Грубая жизнь Лупанария сломила дух большинства тамошних обитательниц — но не Фабиолы. Она выжила. Поставив себе целью отомстить Гемеллу и выяснить, кто их с Ромулом отец, она поклялась избавиться от позорного положения — любой ценой.

Пребывание в публичном доме содержало в себе и выгоду — обилие богатых посетителей. По совету опытной приятельницы Фабиола решила завоевать подходящего аристократа и, со знанием дела пользуясь всеми секретами обольщения, принялась отбирать ничего не подозревавших кандидатов.

Приподняв тяжелый полог, она тайком окинула взглядом Брута, который вернулся к носилкам и ехал теперь рядом. При виде Секста, державшегося на расстоянии вытянутой руки, как и обычно днем (по ночам он спал у выхода из ее комнаты), Фабиола удовлетворенно кивнула. Брут, заметив ее, просиял улыбкой и получил в ответ воздушный поцелуй. Мужественный и привлекательный Брут, бывалый воин и верный сторонник Цезаря, полностью подпал под ее чары после первых же встреч в Лупанарии. Хотя выбрала она его, конечно, не за это.

Все решила близость Брута к Цезарю. Фабиола и до сих пор не понимала, какой инстинкт ею руководил, но ставка на Брута оправдала себя с лихвой. Пять лет назад он выкупил ее из публичного дома и сделал хозяйкой своей новой латифундии — поместья недалеко от Помпей.

Предыдущим владельцем латифундии оказался ни много ни мало сам Гемелл. Губы Фабиолы изогнулись в торжествующей усмешке — даже сейчас мысль о его поражении отзывалась сладким мстительным чувством. Она бы не задумываясь убила его собственноручно, подвернись ей такой случай, однако все попытки отыскать мерзавца провалились, и Гемелл, как и многое из прошлого Фабиолы, канул в неизвестность.

Фабиола, выглянув из носилок, окинула взглядом дорогу. Путники встречались все чаще: торговцы вели в поводу груженных товарами мулов, крестьяне спешили на рынок, дети гнали на пастбища коз и овец. Тут и там попадались прокаженные на грубо сработанных костылях и ветераны, освобожденные от службы и теперь по двое-трое добирающиеся до дому. Мимо прошел жрец со стайкой бритоголовых учеников, сердито рассуждая о каком-то религиозном предмете. Здесь же тянулась колонна рабов в нашейных цепях — впереди вышагивал мускулистый надсмотрщик в кожаном панцире и с плетью в руках, по сторонам маячила вооруженная охрана на случай, если рабы вздумают бежать. Обычное зрелище, ничего примечательного — Рим как никогда нуждался в рабах. Однако Фабиола юркнула за полог и сидела сжавшись, пока шаркающий, не поднимающий головы строй не остался позади: даже спустя четыре года ее повергала в ужас мысль о Сцеволе — злобном охотнике за беглыми рабами, от которого ей едва удалось спастись.

Впрочем, на ее решимость это не влияло.

До александрийской встречи с Ромулом Фабиоле удалось выяснить главное — что их отцом был Цезарь. С полководцем, так разительно напомнившим ей брата, ей случилось быть наедине лишь однажды — и Цезарь, не упустив случая, попытался ее изнасиловать. В том, что он был насильником ее матери, Фабиолу убедил не столько похотливый взгляд, сколько грубо брошенные слова — «Молчи, а то будет плохо»: чутье подсказало ей, что произносил он их не впервые. С тех пор, уверенная в истине, она лишь следила и выжидала, не сомневаясь, что час расплаты для Цезаря еще настанет.

Сейчас в Египте ему наверняка приходилось туго, однако Фабиола не желала ему немедленной гибели: смерть от рук чужеземных толп — вовсе не та триумфальная месть, которую она задумала. После Египта его поманят и другие войны — республиканская армия еще сильна в Африке и Испании. Фабиола же, вернувшись в Рим, получала редкую возможность готовить заговор к возвращению Цезаря и подбирать убийц. Недостатка в желающих не будет — стоит лишь сказать им, как некогда Бруту, что Цезарь лелеет мечту сделаться римским царем: от такой мысли даже самый мирный римский гражданин немедля вспыхивает ненавистью.

Дом Брута, правда, совершенно не подходил для заговоров, однако Фабиола положилась на богов — уж они-то помогут ей найти нужную опору.

* * *