Дорога в снегопад

– Ты был в провинции? – удивилась Наталья Владимировна. – Что ты там делал? Ты смотри, Женя, – обернулась она к мужу, – к нам не дозовешься, а он уже в провинцию успел.

– Так, по делам, – не стал распространяться Алексей. – Так там впусте все лежит.

– Головотяпство наше в веках прославлено, – вздохнул Евгений Петрович с таким чувством, на которое, наверное, имел право только Николай Михайлович Карамзин ну и, быть может, еще летописец Нестор.

– Как полагает Интернет, – сказал Алексей, – проект «Россия» готовится к своему закрытию.

– Какой проект, Алеша? – возмутился Евгений Петрович. – Страна вошла наконец в мировое сообщество. Нас перестали бояться. Происходит взаимопроникновение культур. Хватит уже в берлоге своей сидеть. Засиделись. Пора уже зарубить себе на носу – мы такие же европейцы, как те же немцы, те же голландцы.

– Как те же румыны, те же боснийцы, – продолжил Алексей. Он вспомнил, что недавно говорил ему Костя Ренников, и заметил: – Ну, может, и вошла, да как-то боком. Сейчас в бизнесе, да в любом практически производстве планирование дальше двух, ну трех лет просто не делается. А если так, то кто ж нам инвестиции понесет? Никто, дядя Женя, – усмехнулся Алексей. – Наоборот, деньги отсюда бегут сломя голову. Вам ли не знать.

– Я, если честно, единственный выход усматриваю, – сокрушенно молвил Евгений Петрович, – опять звать варягов.

– А сами-то что?

– Не можем сами, не способны, – сморщился Евгений Петрович. – Ты не представляешь себе, какая коррупция. Насколько все прогнило при чекистах. Все руководители, начиная со среднего звена, должны быть иностранцы. Только так. Или Ходорковского срочно выпускать и делать президентом.

Алексей издал короткий смешок.

– Тогда и вам, дядя Женя, в сепаратор лезть, – сказал он.

Это соображение привело Евгения Петровича в некоторое замешательство. С растерянной улыбкой он обратился к супруге, и та погладила его по руке. Евгений Петрович оправился и взялся уже серьезно:

– Русские не способны к методичному, последовательному труду. Им он скучен. Лучше водку пить. И православие, – он покосился на Наталью Владимировну, – это такая религия, которая в этом смысле развращает.

– Женя, – укоризненно покачала головой Наталья Владимировна.

– Странно, что ты возражаешь, – продолжил дядя Женя. – Ты же сам смог реализовать себя за границей.

– Да нет, – усмехнулся Алексей, – я уехал как раз потому, что ваши кумиры устроили здесь свой экономический эксперимент.

– Удивляюсь я тебе, Алексей. Шесть лет ты прожил в Европе. Неужели не усвоил тамошний дух?

– Ну, я и до этого в подъездах не мочился. А что касается духа – это вы Вебера, наверное, прочитали, – предположил Алексей.

– Да, – не слишком уверенно согласился Евгений Петрович.

– Вебер действительно исследует связь между протестантской этикой и духом капитализма, но там же говорит, что не убежден, что здесь курица, а что яйцо… Да и еще большой вопрос, что то, что построили протестанты, это идеал.

– Все действительное разумно, – парировал Евгений Петрович в лучших традициях своей молодости.

– Угу, – буркнул Алексей. – Черта с два… А потом, – вернулся он к началу разговора, – ваш же Ельцин и привел к власти этих чекистов.

– Это была ошибка Бориса Николаевича, – тягостно вздохнул Евгений Петрович.

– Это Борис Николаевич был ошибкой.

– Эх, Алеша, как же ты, – с досадой проговорил Евгений Петрович. – Он принес нам свободу.

– Да сама она пришла, свобода эта. А его выбрали ее охранять. Кстати, что тут все у вас на Ходорковском помешались? Я, как вернулся, только о нем и слышу.

– Потому что это ум, честь и совесть нашей эпохи, и только он сейчас может спасти страну, – взволнованно произнес Евгений Петрович.

– М-м, – отозвался Алексей. Он хотел было напомнить Евгению Петровичу про деньги Чернобыльского фонда, но удержался. Во время дефолта 98-го Евгений Петрович лишился чрезвычайно крупных сбережений и пережил инфаркт, поэтому, помня об этом, Алексей не решался сильно волновать его чересчур резкими возражениями.

– Котик, меня беспокоит твоя личная жизнь, – капризно произнесла Наталья Владимировна и надула губки, как будто усматривала в таком положении вещей некое умаление и себя самой.

– Сильно беспокоит? – спокойно уточнил Алексей. Он смотрел на свою родную тетку и не видел в ней личности, а только самку, которой все равно с кем быть, с кем жить: с эсэсовцем, с палачом НКВД, с вороватым крепким хозяйственником. Он подумал, что мир был бы лучше и разумней, если бы женщины отказывали во взаимности представителям указанных категорий, но, увы, именно за этот сегмент мужского рынка и вели несознательные женщины самую отчаянную борьбу. Алексей допускал, что бывают грехи, так сказать, чистые, незамутненные женскими слезами, грехи без задних мыслей, причиной которых являются они сами, как-то: корыстолюбие, или какое-нибудь обжорство, но в итоге большинство своих пороков мужчины охотно складывают к ногам обольстительных самок, и, может быть, в этом и есть главная цель и смысл этих пороков.