Дорога в снегопад

Интонация их общения больше не оставляла никаких заблуждений относительно целей, эти отношения поддерживающих. Алексей ощутил, как его повело, повлекло к ней, как освобождается это, оказывается, вовсе не забытое мощное чувство. И по мере того как оно набирало когда-то привычную силу, он чувствовал страх, но потом сопротивляться было уже поздно, и он отдался ему целиком. Расстояние между ними было уже таково, что его настиг ее запах, который он помнил все эти годы и противиться которому у него никогда недоставало сил. И заглядывая ей в глаза, когда она поднимала к нему лицо, он чувствовал, как кружится у него голова, словно бы и не было всех этих лет, и завтра – о, чудо! – ко второму уроку.

Они стояли среди бетона и стекла, будто в чужом городе. Мелкий, видимый только в свете бесчисленных ламп безопасности, украшавших эти шикарные новоделы, дождь монотонно моросил, будто вежливо и мягко приглашая их убираться восвояси с этих переулков, давно уже живших другой жизнью и видевших чужие сны.

– Бр-р, – поежился Алексей, крепче опершись на свой элегантный костылек.

– А помнишь, – рассмеялась она, – ты тут с Мазуром из тридцать четвертой школы дрался.

– Прямо на этом месте, – сказал он и даже притопнул раненой ногой. – Кстати, из-за тебя.

– Из-за меня. – Она ответила глубоким голосом, в котором переливалось удовлетворение. – Мы прямо как в десятом классе, – рассмеялась она. – У меня дома муж, в другом доме родители, у тебя дома тоже два, но один далеко, а в другом родители. Сколько у нас домов, а пойти некуда.

– А и не надо никуда идти, – сказал он и провел ладонью сначала по ее мокрой голове, потом по своей.

Подняв воротник куртки, Алексей смотрел на металлический строительный забор, ограждавший место, где совсем недавно стоял дом его бабушки.

– Интересно, что теперь здесь будет? – сказала Кира, чтобы что-нибудь сказать.

– Да какой-нибудь индюшатник наподобие этих, – хотел сказать Алексей как можно более невозмутимо, но голос его дрогнул. Хотя он видел уже эту пустоту, когда в середине июля навещал тетку, сейчас, вместе с Кирой почему-то было больнее.

Из нескольких старых деревьев, росших во дворе сломанного дома, каким-то чудом уцелела только некрасивая корявая липа. Ветер трепал ее полуголые, кое-где обломанные ветки и бросался мелкими пожухлыми листьями.

– Вот и все, что осталось, – грустно констатировал Алексей.

– А помнишь, – сказала Кира, – ваш знаменитый кофейник?

– Дома лежит, – заверил Алексей. – Он еще пригодится, мы из него еще кофе напьемся.

Бывало, Кира после уроков приходила в эту квартиру; на кухне на конфорке газовой плиты, такой огромной, что можно было, казалось, изжарить над ней быка, бился в пару упомянутый кофейник, огромные космы голубого огня лизали его бежевые бока, Кира с Алексеем пили чай за круглым столом, и бабушка Алексея потчевала их бутербродами с белым грубого помола хлебом за тринадцать копеек, водившемся только в этом районе, и разными историями из старой, дореволюционной жизни, которые память еще оставляла в ее распоряжении, – Евдокия Ивановна была 1907 года рождения.

– О! – воскликнула вдруг Кира, уперевшись глазами в информационный щит, прикрепленный к забору.

– Что? – приблизился Алексей и прочитал: «Приносим извинения за временные неудобства». Он вопросительно глянул на Киру.

– Да нет, вот, – показала она. – «Регул-Инвест-Строй». Митина контора.

Это открытие произвело на него гораздо меньшее впечатление, чем можно было ожидать, зато Кира заметно расстроилась.

– Н-да, – только и сказал он и потер лицо ладонью. – Прямо судьба какая-то… Правильно говорят: Москва – маленький город, – добавил он, немного помолчав.

Они вышли на Остоженку и зашли в абсолютно пустой «Кофе-Хаус». За окном, на которое падали и меланхолично сползали дождевые капли, безучастно стоял ее серый «Лексус», и в темном салоне, как в шкатулке, хранился запах ее жизни.

Они сидели напротив друг друга, он смотрел на ее руки, на кожу вокруг глаз и представлял, как это могло бы быть. Резко, отчетливо в пустом помещении раздался сигнал ее мобильного телефона. Звонил Митя узнать, где она так поздно. «С Аней Кедис, скоро буду», – успокоила она недрогнувшим голосом, и Алексей поразился этому чисто женскому природному хладнокровию.

– А вот с Митей ты не дрался, – вдруг сказала она, отложив телефон.

Тоска изобразилась на лице Алексея. Он зачем-то взял блестящую ложечку и стал побалтывать ею в чашке, возмущая благородную коричневую поверхность кофе.

– Ты отдал меня ему, – опять сказала Кира с деланой обидой, но именно так, чтоб эта искусственность была видна.

– Ты не вещь, чтобы тебя можно было кому-то отдать. Ты сделала такой выбор. Вот и все. Я уступил.