Дорога в снегопад

После вечера, проведенного в компании Инги Ковалевой, Кира чувствовала прилив бодрости. На все свои проблемы, совершенно, казалось, неразрешимые, она вдруг посмотрела ясным, спокойным взглядом, как на кухонный беспорядок или на остатки застолья, когда четко представляешь себе, что, как и в какой последовательности нужно делать. Но вот останется ли так и дальше, ее брали сомнения. Сейчас же силы и уверенность в себе присутствовали в избытке. Ей хотелось озорства, хотелось хотя бы на время сбросить несколько лет и проблем, и она уже пожалела, что так рано разошлась в этот вечер с Ингой, ведь Инга-то знала толк в озорстве.

На светофоре рядом с ее «Лексусом» остановился сияющий новехонькой заводской краской бордовый «Инфинити». Управлявший им мужчина повернул голову в ее сторону, она перехватила его взгляд, затаенно улыбнулась и, едва зажегся красный, до упора вдавила ногой педаль газа.

* * *

Угодников увидел свет в славном русском городе Ельце, который время от времени подбрасывает в столицы разного рода талантов и самородков. Угодников и являлся и талантом и самородком, но при этом он не был первооткрывателем и был хорош на вторых ролях, и вот на этих-то ролях замены и цены ему не было. Он обладал редкой способностью, – точнее, она в нем отсутствовала: ему неведома была зависть, и родись он во Франции в эпоху Наполеоновских войн и избери военную карьеру, о лучшем маршале маленький император не мог бы даже помыслить. И хотя он, Угодников, в большей степени чувствовал себя организатором науки, а не ее, так сказать, жалящим истиной стилетом, и у него была научная страсть, которой он по бедности кафедральной жизни уже много лет мог предаваться только урывками. И это тоже была лево-правая висцеральная асимметрия у млекопитающих, по которой томился его сокурсник. Своим фанатизмом он, пожалуй, превосходил и самого Алексея; научная истина в его понимании была высшим и единственным мерилом добра и зла, самого человека и мира в целом, многие из явлений которого для него просто не существовали.

Едва Угодников поверил, что замыслы Алексея вовсе не маниловские проекты, он развил нешуточную деятельность. Обычно несколько понурый, словно бы в воду опущенный, он преобразился: плечи у него расправились и сам он стал казаться как-то выше и представительней. Первым делом он списался с Натой Лабурцевой, которая вот уже лет восемь работала в Канаде, и еще с несколькими им обоим знакомыми людьми. Добился он встречи с могущественным академиком Скулачевым и заручился с его стороны обещанием помочь с помещением, то есть, иначе говоря, хотя бы не препятствовать их начинанию, которое, чем больше усилий прилагал Угодников, какой-то силой его желания начало стремительно обрастать плотью.

Как ни странно, встреча с загадочным Андреем Николаевичем, которая поначалу так напугала Алексея и отвратила его от планов устроиться дома, понемногу показала себя и с другой, как бы противоположной стороны. Угодников, от которого Алексей не сделал секрета о своей встрече с одним из хозяев нынешней жизни, поглядел на все это куда более спокойно. Конечно, он и не собирался воспользоваться предложением Андрея Николаевича или, чего доброго, подталкивать к этому Алексея. Просто он понял, что теперь в союзничестве с Алексеем можно и даже нужно налаживать свое научное дело – наподобие центра имени Алмазова в Петербурге.

Несмотря на свою понурую внешность, в душе Угодников оставался оптимистом. Положение науки в России да и самой России он находил тягостным, правительство – преступным и антинародным, но его ум, неустанно работавший в поисках средства исправить положение, уповал на социальную асимметрию. Да, внутри страны наука развалена, но сколько русских ученых плодотворно работают за границей. Стоит вернуться хотя бы одному из них, человеку с именем, по-настоящему талантливому, и организм начнет очищение как бы за счет самого себя. Вокруг этих независимых подвижников-одиночек начнут образовываться кластеры, свободные от нищенского бюджета, они смогут изыскивать финансирование за счет потребностей бизнеса, который все-таки теплился еще в России, – потребностей разумных, не имеющих ничего общего с фантастикой обезумевших Андреев Николаевичей, и таким образом изменится сама структура науки, ее организация. И в этом смысле его взгляды напоминали взгляды вдохновителя группы «Противодействие» Андрея Силантьева, мечтавшего о том, что алтайская республика «Златогорье» станет со временем центром новой России, притянув на свою орбиту все по-настоящему здоровые, трудовые и честные народные силы.

Правда, слишком свеж был пример Олега Кулефеева, о котором с таким вдохновением рассказал Угодников Алексею во время их первой встречи. С другой стороны, и Олег Кулефеев относительно самой науки был все-таки не Алексей Фроянов.

* * *