Дорога в снегопад

Над студией, точно феодальный замок над крестьянской хибарой, нависал массив отеля «Hollidey Inn», и постояльцы отеля, стоило им только захотеть, могли видеть подробности той жизни, что ежедневно разворачивалась в давно немощеном дворике, уставленном довольно дорогими автомобилями. Казалось, стихийно тут составилась в миниатюре та самая Москва, которую мы узнали за последнее десятилетие. Под одной крышей здесь ютились имиджевые салоны, просто парикмахерские и лаборатории по наращиванию ногтей, гранитная мастерская, бюро путешествий «Рыжая Соня», центр знакомств «Притяжение» и беспрерывно действующий порнокастинг, которым управлял жизнерадостный мулат с простым русским лицом. Не раз проносился слух, что здание вот-вот снесут, чтобы освободить драгоценное место для торгового центра, но слухи проносились, как кочевники по Великой степи, не оставляя особых следов, а жизнерадостный мулат продолжал улыбаться широкой улыбкой неумытого кочегара.

Однако в том году слухи о сносе обрели какую-то достоверность, и обитатели Лесной сразу почувствовали это. Быстрее и сосредоточеннее носился в гнилых лабиринтах порочный мулат, рыжая Соня подолгу курила около автомата с напитками, и общая атмосфера напоминала тот дух обреченности, которым, видимо, был овеян в последние дни своего существования штаб Врангеля в гостинице «Киста», в Севастополе, в двадцатом году.

Антон сидел в своей монтажной и задумчиво примеривал кадр к кадру. Алексей присел рядом в пустое кресло и тоже стал смотреть в монитор. В мониторе появлялись то стада, то деревенские пейзажи, то виды удивительно красивой реки, то просто говорящие люди, но были и бабочки-поденки. Они взлетали из черной воды и устремлялись к прожекторам, которые люди наставили на реке, и падали там, как снежинки, и в конце концов их груды стали напоминать сугробы, а само их множество, застившее смутные очертания противоположного берега, самую настоящую метель. В купах они были красивы и напоминали белые хризантемы.

Алексей молчал и только смотрел, как щелчки волшебной компьютерной мыши вызывают на мониторе смену пейзажей, лиц и действий. Гудели лампы дневного света да из динамиков вырывались интершумы и реплики персонажей, но эти звуки только подчеркивали тишину, и в этой тишине, казалось, время растворялось, как сахар в воде.

– Сценарий заранее писал? – поинтересовался Алексей, пытаясь из этого потока мелькающих кадров постичь творческий замысел своего друга.

– Да какие сценарии в документальном кино? – откликнулся Антон, не отрывая взгляда от монитора. – Не нужно это. Моя задача воду превратить в кристаллы.

Алексей был зачарован монитором, точно каким-то волшебным фонарем. Смысл творческого поиска Антона стал ему наконец приблизительно понятен: можно было повернуть дело так, что свет прожектора, на который летят к своей гибели бабочки, превратится в аллегорию того света, с которым в людском представлении прочно связано представление о чем-то высшем; можно, напротив, изобразить его так, что трагедия бабочек исключительно в том, что по каким-то причинам они обречены рождаться и погибать во мраке, будучи не способны дождаться истинного света. А можно было поступить совсем просто: дать слово грамотному рыбаку, который объяснит все фототропизмом, и предоставить зрителю самому искать здесь близкую ему метафизику.

– У жизни нет сюжета, – сказал наконец Антон, отворачиваясь от монитора и свирепо дымя зажатой губами сигаретой. – Точнее, может быть, и есть, но человеческому разуму он недоступен. Я вот когда разводился, видел в ЗАГСе такие коробочки деревянные, вроде тех, что в библиотечных каталогах, где карточки хранят. Так вот: там на одной стойке написано «Рождение», на другой «Брак», а на третьей «Смерть». Слишком, правда, как-то просто, но в целом так… Впрочем, это скорее фабула.

– Но у тебя же есть в фильме начало и конец, – заметил Алексей, – что-то происходит, есть же какая-то логика.

– Я же и говорю, – сказал Антон, – сюжета нет, но есть форма. Вот я и придаю некоторым участкам жизни эту форму. Из эстетических соображений. Форма – эта та же формулировка. И вот, кстати… С Кирой – ты это всерьез? В одну реку-то, тем более такую полноводную…

– А если я из нее и не выходил? – парировал Алексей. – Как ты жесток к женщинам около сорока, – заметил он со смехом.

– Что ж, – философски ответил Антон. – Они были жестоки к нам, когда нам было вдвое меньше, – теперь время отдавать долги.

Он сходил на второй этаж, где стоял аппарат с кофе, и скоро работа продолжилась. Если уж человеку не суждено познать смысл своей собственной жизни, размышлял Алексей, потягивая кофе и наблюдая за манипуляциями Антона, то может же он хотя бы разгадать смысл жизни примитивных созданий – бабочек? Но чем больше он смотрел в экран, тем отчетливей понимал, что и этого ему не дано.