Дорога в СССР. Как «западная» революция стала русской

В ранний период советского права идея «классовых судов против буржуазии» почти не оказала никакого влияния на судебную практику (саму идею выяснять на суде классовую принадлежность преступника Ленин назвал «величайшей глупостью»). Суды просто поддерживали порядок и закон против любых нарушителей. В УК 1922 года принцип классового суда не упомянут. Но в 1924 году видные юристы (особенно прокурор РСФСР Н.В. Крыленко) подняли вопрос о применении классового подхода при назначении наказаний. После периода колебаний и противоречивых приказов Верховный суд РСФСР принял установки Ленина 1922 года и 29 июня 1925 года издал инструкцию со специальным предостережением против классовой дискриминации в уголовном судопроизводстве.

Прошла волна культа законности в связи с лозунгом «Лицом к деревне!», который означал установление правовых гарантий для состоятельного крестьянина. Настолько сильной была массовая тяга к уравнительству по выходе из «военного коммунизма», что Семашко пояснял закон так: «Если по нашим законам гражданин имеет право владеть комплектом одежды, то никто не имеет права раздевать его на основе принципа равноправия только потому, что ему случилось встретить на улице человека без одежды».

Пройдя через НЭП с его восстановительной программой и большими проектами и через форсированную индустриализацию и ВОВ, СССР смог почти полвека стабильно и быстро развиваться. Этот путь во многом был определен методологией и стратегией Ленина. Но требуется исследовать колоссальный провал русской революции – Гражданскую войну.

Только партия Ленина, будучи марксистской, не подчинялась догмам классового подхода, а смогла верно представить структуру российского общества, чаяния и ценности большинства. Она смогла интегрировать в свою программу знание, полученное в поисках главных общностей. Даже идеи народников большевики поняли гораздо органичнее, нежели прямые наследники народников – эсеры.

Разрыв с меньшевиками и эсерами, революционерами с социалистическими программами, произошел из-за ошибочной трактовки революции как буржуазной и потому, что они считали необходимым поддерживать буржуазию как в данный момент прогрессивный класс. Догмы устаревшего механистического учения привели к катастрофе.

Признание эсерами и меньшевиками советской власти, по мнению Ленина, предотвратило бы гражданскую войну. Он писал: «Если есть абсолютно бесспорный, абсолютно доказанный фактами урок революции, то только тот, что исключительно союз большевиков с эсерами и меньшевиками, исключительно немедленный переход всей власти к Советам сделал бы гражданскую войну в России невозможной» [68, с. 222].

Но признать власть Советов эсеры и меньшевики не согласились, и та часть народа, что их поддерживала, сложилась в достаточную для гражданской войны «критическую массу».

17. Чаяния и расхожие мнения

Хосе Ортега-и-Гассет сказал (1914): «Фихте гениально заметил, что секрет политики Наполеона и вообще всякой политики состоит всего-навсего в провозглашении того, что есть, где под тем, что есть, понимается реальность, существующая в подсознании людей, которая в каждую эпоху, в каждый момент составляет истинное и глубоко проникновенное чаяние какой-либо части общества.

Политика – это работа в равной мере и мысли, и волеизъявления; недостаточно каким-либо идеям промелькнуть в нескольких головах, надо, чтобы они получили социальную реализацию. А для этого необходимо, чтобы на службу идеям решительно устремилась энергия широких социальных групп… Отсюда та миссия, которую и надлежит выполнить политику, настоящему политику: провозглашать то, что есть, отказываясь от витающих в воздухе и лишенных ценности расхожих суждений, от устаревших сентенций» [71].

В системе «русская революция» таким политиком был Ленин. По критерию, который сформулировал Ортега-и-Гассет, в тот период никто не мог сравниться с Лениным даже в мировом масштабе. Он очистил от расхожих суждений и провозгласил в ясных словах чаяние большинства людей почти всех культур. И русская революция стала двигателем мирового процесса. Это чувствовалось и в России, и на Западе, и на Востоке.

Английский экономист Дж. Кейнс, работавший в 20-е годы в России, писал, что Россия тогда была главной лабораторией жизни. Она, как никто, была близка и к земле, и к небу. Он написал: «Ленинизм – странная комбинация двух вещей, которые европейцы на протяжении нескольких столетий помещают в разных уголках своей души, – религии и бизнеса».

Ленин понял, что крестьяне поднялись как сплоченная антибуржуазная сила и что революция в России в главном своем потоке не буржуазная и не может привести к либеральной западной демократии. По уму и чувству Ленин был несравненно выше и Плеханова, и Троцкого. Они даже после «университета» революции 1905 года так и остались догматическими марксистами, а Ленин был марксистом творческим и отошел от догм. Хотя убеждать даже верхушку партии большевиков ему было очень трудно.