Дорога в страну четырёх рек

— Может, все же вернуться в машину? — У Андрея уже зуб на зуб не попадал, ноги увязали в грязи все глубже. — Пересижу как-нибудь до утра, а потом доберусь до деревни, найду тракториста… Заплачу ему тысячу рублей, тысяча для деревенских огромные деньги! Заплачу тысячу, а лучше две, чтобы быстрее было, выдерну машину и уеду домой. А к Степке заходить не буду, чтобы не позориться. Он ничего и не узнает. Мало того, что перед отцом опозорился с походом к колдуну, теперь он меня на посмешище выставит с походом к священнику.

Эти мысли лились в голове Андрея нескончаемым потоком. Пока пробирался через поле, он привел сотни аргументов, почему не надо было сюда ехать и какой он глупец.

— Вот, это самая правильная мысль, — вдруг услышал Андрей знакомый вкрадчивый голос. — Не надо ходить к священнику, это позор. Надо сделать так, чтобы священник даже не узнал, что ты был здесь.

Андрей вздрогнул и обернулся:

— Кто здесь?

Он посмотрел по сторонам, но кругом была кромешная тьма. Впрочем, глаза уже немного привыкли к мраку и различали ленту дороги, уходящую вдаль. Сквозь плотные тучи слабо просвечивала полная луна, свет от нее, по всей видимости, и давал возможность видеть хоть что-то в этой мгле.

— Полнолуние, — сказал Андрей, и звук собственного голоса немного ободрил его. — Говорят, некоторые в полнолуние с ума сходят. Вот и я, наверное, схожу с ума. А это слуховая галлюцинация. Опять Ариман, будь был неладен.

В этот момент Андрей представил себе картину, так явно и ярко нарисовавшуюся перед глазами, что его охватил ужас.

Под окнами на газоне, распластавшись, в луже крови лежит человек. Лицо и руки его заляпаны грязью. Ветер треплет ограждение из красно-белой пластиковой ленты. Стоит милицейская машина и скорая — нет, даже не скорая, а труповозка. Много людей с телекамерами — видимо, съемочная группа с телевидения, толпа зевак. Тело накрывают черным полиэтиленом. Молодая журналистка с покрасневшим от холодного ветра носом вещает в черный микрофон:

— Сегодня около половины двенадцатого вечера из окна одиннадцатого этажа семнадцатиэтажного элитного дома, находящегося по адресу… выпал молодой человек. От полученных травм он скончался на месте. Личность погибшего удалось установить: им оказался сын известного медиамагната Анатолия Белозерского. Тридцатипятилетний Андрей Белозерский проживал в этом доме в собственной квартире. Следствие отрабатывает несколько версий: несчастный случай, самоубийство или предумышленное убийство. Не исключается также заказное убийство, известно, что Андрей Белозерский был владельцем консалтинговой компании…

Андрей с силой зажал уши и чуть не закричал. Ему показалось, что он действительно там лежит.

— Какой ужас, какой ужас, а вдруг я и правда умер? И мне теперь все это мерещится? Ну, видят же люди после смерти освещенные тоннели, а я вот тут бреду в темноте по лужам. А на самом деле я уже умер.

Андрей даже ощупал себя. Тело вроде принадлежало ему, оно мерзло и мокло, значит, на самом деле он не умер. Просто он увидел то, что должно было произойти с ним чуть больше двух часов назад. Эзотерики называют это временным карманом, когда человек видит события, которых он по каким-то причинам смог избежать.

— Почему же я не погиб? — вдруг задал себе вопрос Андрей, устремив глаза в темное небо. Там бледным белесоватым пятном расплывалось мутное пятно луны.

— Бабушка Евдокия, баба Дуся… Если бы она не сказала тогда тех слов, я лежал бы там, на газоне, под окнами своего дома.

Он снова увидел распластанное тело под черным полиэтиленом. Сквозь толпу зевак и журналистов продирается бледный, как полотно, отец. Губы плотно сомкнуты, лицо перекошено. Кто-то из журналистов узнает его и пытается задать вопрос. Отец нервно отталкивает от себя руку с микрофоном и проходит за красно-белое ограждение.

— Эй, вы куда? Туда нельзя, — кричит кто-то из стражей порядка.

— Я отец, — хриплым и незнакомым Андрею голосом говорит Белозерский-старший.

Его пускают к телу, он приподнимает полиэтилен, падает на колени, прямо на мокрую землю, и содрогается от рыданий. Андрей видит его широкую спину, обтянутую дорогой кожаной курткой, и ему становится безумно жалко отца. По его щекам текут слезы. Он никогда не видел, чтобы всегда холодный и циничный Анатолий Белозерский плакал. Молодая журналистка толкает оператора с видеокамерой и громко шепчет ему на ухо: «Снимай, возьми крупный план. Это Анатолий Белозерский. Витя, постарайся лицо взять. Лица, лица не видно».

— Не могу лицо, — отвечает оператор Витя, молодой парнишка, жующий жвачку, с ежиком стриженых светлых волос и покрасневшими от холода пальцами. — Там ограждение, ближе не могу. Все, как смог, лучше не будет, — бубнит оператор, не переставая жевать жвачку.

Андрею стало жутко от такого цинизма. Ему хотелось подбежать к оператору и журналистке и набить им морду. Нет, он только оператора изобьет, девушку бить не будет. У него сжались кулаки, негодование охватило его душу.

— Слава Богу, я жив, — сказал Андрей, вновь подняв глаза к небу.

Он побрел дальше. И увидел еще одну картину.