— Спасибо, граф Эолейр. Мир меняется, но некоторые вещи остаются постоянными. Сердца эрнистири относятся к ним.
Ликимейя поставила кувшин, вытерла пальцы о сапоги, оставив широкий серый след, — и встала.
С раскрашенным лицом она выглядела еще более чуждой и отдаленной, чем обычно.
— Значит, решено, — сказала она. — На третье утро, начиная с сегодняшнего дня, мы поедем в Уджин-э-д’а сикунаи. — В свете хрустальных шаров ее глаза искрились.
Эолейр не мог долго выдерживать ее взгляда, но и не в состоянии был справиться со своим любопытством.
— Прошу прощения, госпожа, — сказал он. — Надеюсь, что вы не сочтете меня невежливым. Могу я спросить, чем вы покрываете лицо?
— Пеплом, траурным пеплом. — Она издала низкий горловой звук, который мог быть вздохом или раздраженным фырканьем. — Вам, смертному, не понять этого, но я все-таки скажу. Мы идем войной на хикедайя.
После короткой паузы, в течение которой Эолейр пытался понять, что она имела в виду, подал голос Джирики:
— Ситхи и норны одной крови, граф Эолейр. Теперь мы будем сражаться с ними. — Он поднял руку и сделал странный жест, словно погасил невидимую свечу. — Мы вынуждены убивать членов своей семьи.
Бóльшую часть обратного пути Мегвин молчала. Только когда из темноты возникли косые крыши Таига, она заговорила:
— Я иду с тобой. Я пойду, чтобы увидеть, как воюют боги.
Он резко покачал головой:
— Вы останетесь здесь с Краобаном и остальными.
— Если ты силой оставишь меня здесь, я убегу и пойду следом за вами. — Ее голос был спокойным и уверенным. — В конце концов, чего вы боитесь, граф Эолейр? Я же не могу умереть дважды. — Она засмеялась.
Эолейр понял, что спорить бессмысленно. Он уже готов был потерять терпение, как вдруг новая мысль пришла ему в голову.
Но опасность слишком велика. Нечего и думать о том, чтобы позволить ей так рисковать. Он не мог помешать ей бежать и следовать за ними, если ее заставят остаться, — безумная или нет, но во всем Эрнисадарке не было никого вполовину такого упрямого, как дочь Лута. Боги, что за проклятие? Нет ничего удивительного, что он уже стал тосковать по суровой простоте битвы.
— Мы поговорим об этом позже, — сказал он. — Я устал, Мегвин.
— Никто не должен уставать здесь. — В ее голосе слышалась слабая нотка торжества. — Я беспокоюсь о вас, Эолейр.
Саймон выбрал открытое, незащищенное место у внешней стены Сесуадры. Сегодня было солнечно, хотя ветер оказался достаточно сильным для того, чтобы оба, он и Мириамель, надели плащи.
— Я принес вина. — Саймон вынул из мешка мех и две чашки. — Сангфугол сказал, что оно хорошее, — я думаю, пирруинское. — Он нервно засмеялся. — Почему считается, что в каком-то месте вино лучше, чем в другом? Виноград везде виноград.
Мириамель улыбнулась. Она казалась усталой, под зелеными глазами легли глубокие тени.
— Не знаю. Может быть, его по-разному выращивают?
— На самом деле все это не имеет значения. — Саймон аккуратно направил струю вина из меха сперва в одну чашку, потом в другую. — Я даже до сих пор не уверен, что мне оно по-настоящему нравится, — Рейчел никогда не позволила бы мне пить. Она называла вино «кровью дьявола».
— Главная горничная? — Мириамель поморщилась. — Препротивная женщина!
Саймон протянул ей чашку.
— Так и я думал. У нее действительно был характер. Но сейчас мне кажется, что она делала для меня все, что могла. Ей нелегко приходилось. — Он поднял чашу и пригубил вино. — Интересно, где она сейчас? В Хейхолте? Надеюсь, у нее все хорошо. Хотел бы я, чтобы никто не причинил ей вреда. — Он улыбнулся — подумать только, что он испытывает такие чувства к Дракону, — потом поднял глаза. — Ой, ведь я уже выпил немного. Разве нам не надо сказать что-нибудь — произнести тост?
Мириамель торжественно подняла чашку:
— С днем рождения, Саймон.
— Вас также, принцесса Мириамель.
Некоторое время они сидели молча и потягивали вино. Ветер сгибал траву, расплющивая ее в самых причудливых изменчивых узорах, словно огромный невидимый зверь беспокойно перекатывался с места на место во сне.
— Завтра начинается рэнд, — сказал он. — Но я думаю, Джошуа уже решил, что он хочет делать.
— Он пойдет в Наббан. — В ее голосе была тихая горечь.
— Что в этом плохого? — Саймон потянулся за ее опустевшей чашкой. — Начало как начало.
— Неверное начало. — Она следила за его рукой, когда он брал чашку. От ее пристального взгляда Саймон почувствовал себя неловко. — Прости меня, Саймон, но я очень несчастна из-за… разных вещей. Самых разных.
— Я выслушал бы вас, если бы вы захотели, принцесса. Я всегда был неплохим слушателем.
— Не называй меня
— Конечно… Мириамель. — Он набрал в грудь воздуха. — А разве сейчас мы не друзья?