Дорога ветров

Такого никто не ожидал. Хильди и Йинен расстроились не меньше Митта. По правде говоря, Митт опомнился первым и сказал:

— Ну, так поднимайтесь сюда. Сколько вас?

— Только я, хозяин, — ответил мужчина и снова рухнул ничком.

Митт обменялся с Йиненом взглядом, в котором читалось смирение с судьбой и сомнение, а потом спрыгнул в лодку. В худшем случае это окажется кто-то, кто его знает. Он поднял пропитанную дегтем парусину. Под нее потекло несколько дюймов воды, а в луже лежал вымокший небритый мужчина в матросской одежде. Это был коренастый и сильный человек — только такой и мог уцелеть во время давешнего шторма, решил Митт. Подхватив матроса под мышки, он попытался его поднять.

Этого человека Митт не знал. Однако, когда он с трудом смог поставить его на колени, ему показалось, что матрос смутно знаком ему. Наверное,1 видел его на берегу. Одно можно было сказать о нем определенно: этот человек был гораздо более упитанный, чем большинство жителей Холанда. Митт просто не мог его поднять.

Они смогли перетащить этого мужчину на борт «Дороги ветров» только потому, что он в достаточной степени пришел в себя, чтобы немного им помочь. Митт подталкивал его сзади, Хильди перегнулась через борт и тащила его вверх. Мужчина, испуская стоны и вяло двигаясь, перевалился через борт и снова потерял сознание. Им понадобилось немало времени, чтобы затащить его в каюту и уложить на койку. Тем временем Йинен оставил шлюпку качаться на волнах и повел яхту прежним курсом.

— Хотите воды? — спросила Хильди, решив, что мужчина, должно быть, умирает от жажды.

Ответом было невнятное ворчание, из которого можно было разобрать только «маленькая дама» и «аррис».

— Дай ему глотнуть, — посоветовал Митт. — Это приведет его в себя.

Хильди принесла бутылку и приложила к бледным и распухшим губам мужчины. Тот сделал такой долгий глоток, что она даже встревожилась. Когда ей наконец удалось отнять у него от губ бутылку, мужчина сделал слабую попытку ее удержать.

— Арра!

Хильди поспешно попятилась. Он был похож на злобного дикого зверя. Однако он почти сразу же успокоился и пробормотал что-то еще, где упоминалась «маленькая дама». А потом они услышали, как он сказал:

— Чуток посплю.

— Правильно. Спи. Тебе станет лучше,— добродушно сказал Митт.

Он взял ружье Хобина с полки, куда довольно давно его положил, и сунул себе за пояс -просто на всякий случай.

Хильди, руководствуясь теми же мыслями, убрала бутылку с аррисом в рундук и закрыла задвижку. Когда они выходили из каюты, она оглянулась и увидела, что глаза у мужчины широко открыты. Возможно, он за ними наблюдал. Но он мог и впасть в забытье.

— Как ты думаешь, с ним все в порядке? — шепотом спросила она.

— Везет же нам на неотесанных типов, — сказал Йинен, сердясь на свое слишком острое зрение.

— Будет жить, — заявил Митт, — если ты меня об этом спрашивала. Раз он до сих пор жив, значит, он по-настоящему крепкий. Будем надеяться, что когда он выспится, то станет приятнее.

— Хотелось бы надеяться,— согласилась Хильди.

Глаза на широком, заросшем черной щетиной лице чужака по-прежнему были открыты и смотрели на троих путешественников.

15

Остаток дня их новый пассажир спал, повернувшись лицом к стене. Все посчитали, что оно и к лучшему. Они оставили его в покое и почти забыли о его присутствии.

Йинен остался у руля. Таким образом он после шторма снова заявил свои права на корабль. Он не то чтобы обиделся, когда командование взял на себя Митт, но все-таки «Дорога ветров» принадлежала ему! Она была самой красивой и удачливой яхтой во всем Холанде, и Йинен страстно ее любил. Поэтому Хильди и Митту оставалось только лежать на крыше надстройки. Хильди прекрасно понимала Йинена.

Митта это позабавило, хотя он должен был признать, что, если бы ему посчастливилось быть владельцем «Дороги ветров», он, возможно, вел бы себя так же. «И больше бы заботился о ее краске»,— подумал он.

«Дорога ветров» изящно скользила на северо-восток.

Суши не видно было. Выискивая взглядом берег, они начали разговаривать — в основном о Холанде. Митт раздражал Хильди, потому что считал, будто жизнь во дворце была сплошным блаженством. Поэтому она стала рассказывать ему, как там жилось на самом деле. Ей трудно было как следует описать ту пустоту и чувство одиночества и заброшенности, с которыми жили они с Йиненом, но она могла рассказать Митту, что Хадд был у себя дома не меньшим тираном, чем в своем графстве.

— Все были такими... такими... покорными, Ни у кого характера не было, — сказала она. — Тети — просто аристократки. А уж кузины! Сплошные «да, дедушка» и «нет, дедушка», и красивые платьица, и презрение к тем, кто не желает быть послушным.

— А мальчишки и того хуже, — с чувством добавил Йинен. — Послушные и покорные, но в душе они о себе здорово воображали!

— Как и дядья,— согласилась Хильди.— По-моему, дядя Харл все время только и делал, что ползал перед дедушкой, пока тот был жив, а еще вечно улыбался и был ужасно скучный. Л когда дедушку застрелили, дядя Харл от радости напился. Меня от всего этого тошнило. И надо отдать отцу должное — он был не такой.