Дорога ветров. Том 2

Дикое и странное впечатление оставлял наш лагерь. Пламя костра освещало хаос повсюду торчавших, безобразно нагроможденных песчаниковых плит и накренившуюся, неведомо как попавшую сюда машину. Кругом лежали окаменелые стволы с извитой и изборожденной поверхностью, поразительно похожие на старый саксаульник. Пронин потом так и звал эти стволы каменным саксаулом.

Койки установились едва-едва, с перекосом, на плитах песчаника. Их гладкие алюминиевые ножки как-то не вязались с дикой изрытостью и шероховатостью камня. По выражению Андреева, мы забрались на ночлег, «словно волки в чащобу», и этот лагерь в своих дневниках мы назвали «Волчьим».

У неудобного ночлега было одно преимущество — мы находились за ветром, и только слабый наземный «хиуз» обдувал нас, временами налетая из темноты. Я забрался в мешок и долго лежал не в силах уснуть. Наконец я задремал, но тут же проснулся. Что-то неведомое, большое лезло в лагерь, сопя и пыхтя. Спросонок я попытался вспомнить, куда поставил винтовку, не вспомнил и окликнул пришельца. К великому моему изумлению, это был Громов. Почтенный профессор отнес драгоценные очки в кабину полуторки для лучшей сохранности, но при своей близорукости оказался совершенно беспомощным в момент возвращения. Чтобы не разбиться о камни и не упасть на бесчисленных рытвинах, Громов предпочел вернуться в лагерь на четвереньках. Испытанный способ отдаленных предков выручил — профессор вернулся со своей прогулки невредимым.

Тридцатого октября мы должны были, по уговору, возвратиться на Баин-Ширэ. С утра нарвали крупной полыни и устроили на дне машины мягкую постель для глыб с черепом. Затем с большим трудом подняли их в кузов и, спешно снявшись с лагеря, не позавтракав, поехали в сухое русло, огибавшее с запада базальтовый гребень Хара-Хутул, чтобы проверить самые верхние слои разреза. Но там оказались очень поздние, вероятно, четвертичные конгломераты с гальками из хара-хутульских базальтов и без всяких растительных остатков. По длинному каменистому гребню мы с Громовым добрались до небольшой котловины, окруженной со всех сторон холмами. На песчаных кочках рос сульхир, который заготовляла целая группа аратов — мужчин и женщин. Я увидел довольно большие кучки намолоченных зернышек, размером, пожалуй, мельче маковых и более всего походивших на крупный песок. По просьбе Данзана араты угостили меня куском лепешки из сульхира. Гобийский природный хлеб мне понравился, хотя и был испечен без крупинки соли. По виду и вкусу хлеб из сульхира показался мне чем-то средним между лепешками из манной крупы и молотого ячменя. При виде лепешки мы вспомнили, что ничего еще не ели, и, поблагодарив аратов, заторопились к машине. Андреев уже спроворил горячий чай и достал куски вчерашней холодной баранины.

Двинулись дальше, на южную сторону гребня Хара-Хутул.

За базальтовым гребнем оказалось целое море холмов, промоин, русел, впадавших в широкую долину. Все это поле, десятка в три квадратных километра, предстало перед нами непосильным объемом работы. Андреев лихо спустился на своем «Смерче» в такой каньон, что, не будь сам свидетелем, я никогда бы не поверил в возможность попасть сюда на автомобиле. Спуск привел в бешеный восторг нашего проводника, и он смотрел теперь на Андреева не иначе, как с восхищением.

Несколько часов мы с Громовым бродили по ущельям, наскоро записывали, отбивали образцы, увязывали в мешочки, лезли на обрывы, обливаясь потом. Картина постепенно прояснялась. Два костеносных горизонта залегало над базальтами. Один из них — в серых песках — содержал целые части скелетов утконосых динозавров-траходонтов и походил на нэмэгэтинский. Второй, на самом верху, с обилием черепашьих остатков, без сомнения, был тот, который на Баин-Ширэ залегал в самом низу, в дне котловины. Песчаники с древесными стволами ниже базальтов составляли третий костеносный горизонт Хара-Хутул, самый древний из всех, виденных нами. Здесь лежал ключ к пониманию всего осадконакопления в меловых бассейнах Восточной Гоби. На этом мы дружно согласились с Громовым, принесли, вернее приволокли, образны пород и найденные кости к машине и повалились обессиленные.

— Ага, и палеозойщик едва жив! — торжествующе воскликнул Громов, хотя его выносливость ни в чем не уступала моей. — Всю Гоби хочет исследовать!

— А вы не хотите? — вяло возразил я, не находя сил на пикировку. — Не знаю, кто больше бегает по обрывам…

Профессор улегся навзничь на прямоугольной плите песчаника, похожей на крышку саркофага. Я поднялся украдкой и взял ФЭД. Снимок вышел удачным геологически — отлично показывая картину залегания песчаников средней части разреза. Поэтому фотография фигурировала на выставке в Доме ученых, а в пояснительной подписи значилось, что справа на плите находится на отдыхе профессор В. И. Громов.

Отдыхать не пришлось. Едва придя в себя, мы уложили наши находки в верблюжью шерсть, употреблявшуюся у нас для особо хрупких объектов вместо ваты, запас которой иссяк. День кончился, приходилось ехать.