Дорога во все ненастья. Брак (сборник)

Когда-то, на какой-то презентации еще более какой-то выставки, мне пришлось разговаривать к кем-то, с кем я был знаком чуть-чуть, или не знаком совсем, что еще менее ответственно. Кстати, выставка мне совсем не понравилась, но я не говорил об этом, когда перешагивал через ворох грязных, мятых рубашек носков и трусов, разбросанных по полу. Я как-то не понял, что это искусство, потому, что никогда не относился как к искусству к тому, что иногда скапливалось на полу в моей собственной ванной.

В этой мешанине я и разговаривал с тем самым кем-то.

И хотя я слушал его не очень внимательно, до меня все-таки донеслась его фраза:

– У вас, людей творческих, иной склад психики, необычный.

Видимо, я к тому времени еще не много выпил даровой водки, и потому, не ответил.

Хотя, ответ у меня был:

– Необычный, иной склад психики, у людей нетворческих…

А у творческих – с психикой все в порядке…

…Потом мне позвонил Андрей:

– Что тебе сказал Петр?

– Что у Олеси СПИД.

– А, что еще он сказал?

– Больше ничего.

– Н-да. Петр такой умный, что даже молчит, когда ему нечего сказать.

На политические разговоры меня не тянуло, и поэтому я не сказал, что именно этим, Петр отличается от нашего правительства.

Я вышел на балкон. Подо мной был пустой двор, уже оставленный шедшими на работу, пустая мостовая, от которой откатили машины работавших, и еще не начали заполнять те, кто остановился возле нашего дома по своим, дневным делам.

Впрочем, мостовая оказалась не такой уж пустой – на ней, прямо под моим балконом, одиноко стоял мой «Ленд-ровер».

Я посмотрел на свою неприкаянную машину и подумал о том, что сейчас мы с ней оба одиноки.

Дело в том, что последнее время, я ощущаю вокруг себя какой-то вакуум.

В любом случае, мне одинаково не нравится и то, и другое.

Вакуум – это пустота.

А пустота начинается с безразличия.

Мне стало надоедать все, что я делаю, а тому, что я делаю – стал надоедать я.

Толи это начала кризиса, который у меня всегда короткий – с неделю, не больше, но глубокий и жилотянущий, толи это конец молодости, которая во мне, кажется, подзатянулась.

С этим предстояло смириться.

Так, как ничего серьезного на горизонте не предвиделось, если не считать того, что я собирался заключить договор с Домом Высоцкого о написании серии картин по песням Владимира Семеновича.

Впрочем, собирался я сделать это уже давно, а то, что собираешься сделать давно – вроде, как, уже и не собираешься.

И, как назло, погода стояла такая, что болеть не хотелось – тихая, солнечная, с приятным ветерком, на уровне моего, пятого, этажа. Болеть не хотелось самому, и не хотелось, чтобы кто-то был болен.

Торопиться мне было рано – у Петра дорога к Каверину занимает не меньше часа – вот я стоял на балконе и думал.

Может, будь мое состояние иным, я и думал бы по-другому.

А-то, выходило одно:

«…Зло, не то, чтобы стало сильнее, просто оно, как-то разгулялось.

Развязало себе руки, не ощущая рук, противодействующих ему.

Я не переоцениваю свои силы.

Конечно, я мог бы свернуть шею паре торговцев наркотиками, но меня за это просто посадили бы в тюрьму.

И ничего, в конечном счете – не знаю, бывают ли другие счеты, но выражение очень точное – не изменилось бы ни в мире, ни в моем дворе.

Тем более, я ничего не могу поделать с организованной преступностью, коррупцией, эпидемиями.

Что, там – с обыкновенным хамством в трамвае – и-то, справиться мне не под силу.