Дорога войны

С другой стороны, может, и хорошо, что в рейд. Там штурмовики в своей стихии, там понятно, кто враг. Там врага можно убить. А здесь… здесь ожидается визит члена Высшего Военного Совета с сопровождающими лицами. По слухам, резкий и жесткий руководитель, не терпит возражений. Что самое опасное — одновременно представляет и военную, и политическую власть. Не по душу ли спартаковцев он летит? Политика — грязная работа! Что будет, если он столкнется в военном городке со спартаковцами, а? Столкнется и что-нибудь скажет. Или, не дай бог, прикажет. А эти отморозки, например, недавно целого полковника на три буквы послали. Прибегал уже жаловаться на беспредел политических войск. Но если начальник АХЧ утерся да злобу затаил, то член Высшего Военного Совета просто вызовет расстрельную команду. Начальство и штурмовики несовместимы в армейских рамках, не зря их собирают из частей, чтоб запихнуть в «Спартак» от греха подальше. Штурмовики признают только собственное руководство. С другой стороны, начальник комендатуры как-то же с ними сработался…

— Капитан, а тебя почему штурмовики не посылают? Начальник АХЧ жаловался — его вот послали. Далеко.

Главный комендач осторожно повернул страшноватое лицо: один глаз заплыл полностью, второй еле открывается, на пол-лица жуткий синячище. Вместе с ранеными штурмовиками прикрывал эвакуацию госпиталя, прилетело обломком стены. Сотрясение, рассечения, тем не менее — в строю. Хотя мог бы — и должен бы — сейчас находиться в госпитале в Медногорке. Почему здесь — очень интересный вопрос.

В этот момент Зита наклонилась к рюкзаку со всей грацией юности, и командир бригады мгновенно понял, почему капитан остался в части и куда сейчас пялится единственным заплывшим глазом. И сразу накатило раздражение, захотелось наглеца построить в три шеренги и отправить бегом рыть траншею отсюда и до обеда. Командир бригады еле сдержался.

— А я делом занимаюсь, Игорь Николаевич. И спартаковцы тоже. Вынуждены находить общий язык. Видимо, поэтому.

Командира бригады покоробило от недопустимо гражданского «Игорь Николаевич». И вот это непонятно что — кадровый офицер?! Он даже открыл рот, чтоб резко напомнить о субординации… и вдруг понял, что прямо сейчас его проверяют на какие-то неведомые качества. Ну, судя по внимательному взгляду капитана в полглаза. Все же какой наглец! Совсем как штурмовики. Нахватался от малолеток дурных привычек!

— А начальник АХЧ, по-твоему, груши околачивает, да? — в результате буркнул он, потом вспомнил, как полковник орал что-то насчет «я его всего лишь с поручением отправил, всего лишь!», и поморщился. Ну да, отправлять диверсанта спецподразделения, только что вернувшегося из рейда, смертельно уставшего, с массой собственных обязанностей и ответственностей, за водкой на разбитые склады — это, как бы помягче выразиться… где-то рядом с заготовкой груш и находится. По армейским меркам вроде как и правильно — любой целый полковник имеет неотъемлемое право приказать любому сержанту, чего ему вздумается — но на самом деле?..

— Товарищ генерал, а вы не похожи на дубы, которыми крепка армия, — без всякого страха заметил капитан. — Поэтому вам, наверно, лучше узнать следующее: офицеры бригады считают отправку «Спартака» в рейд через двое суток после возвращения вашей личной местью командиру штурмовиков. Личной местью по личным причинам. За женское невнимание, например.

Командир бригады огромным усилием воли сдержался от необдуманной реакции. Потом и от обдуманной тоже. Постоял, поморщился, кашлянул и невольно потер грудь. Пневмония или нет, но прицепилась гадость, никакими антибиотиками до конца не сбивается. К концу дня не остается сил держаться на ногах. А новые офицеры штаба наверняка считают, что генерал ездит вечером бухать к любовнице, вон какие выводы делают насчет «Спартака» …

— Значит, офицеры бригады, — нехорошо усмехнулся он, придя в уме к определенному решению. — То есть ты.

— В том числе я.

В изуродованном лице капитана ничего не дрогнуло. Действительно, чего ему бояться? Смерти? Так встречался с ней недавно, еле откопали.