Дорога войны

Командир первого взвода прекратил обсуждать с Кунгурцевым подходы к цели, бросил быстрый взгляд на нее, на командира отряда… поднялся и встал за ее спиной. Она тоже встала.

— Ничего не хочешь сказать?

Кунгурцев не удивился, не переспросил. Просто молчал. Как будто давно ждал этого вопроса. В темноте его лицо показалось Зите несчастным. Конечно, она выдала желаемое за действительное, конечно. У боксеров лица вообще ничего не выражают, напрочь отбиты на тренировках.

— Я…

— По существу!

— По существу — «Спартак» не предам! — тяжело сказал Кунгурцев. — Так и передай своей… куратору.

Она подумала над его формулировкой. Удовлетворилась, кивнула и отправилась обратно. Пора спать, ночь коротка. Брюханов беззвучной тенью скользнул следом за ней.

— На чем вы меня поймали? — спросил в спину Кунгурцев. — Мне надо знать… для повышения квалификации.

Она на мгновение остановилась. Иронизирует?! Да еще и над собой? И ведь наверняка понимает, что под прицелом! Везет «Спартаку» на командиров, неслыханно везет…

— На самом факте твоего существования.

Конечно, это прозвучало очень обидно. Потому что любой не дурак — а командир «Спартака» далеко не дурак! — запросто продолжит ее мысль: мол, когда точно знаешь, что кто-то стучит, вычислить легко, ибо он один такой урод на весь отряд. Ну и пусть обижается. И радуется, что не пристрелили, если не совсем дурак.

Брюханов аккуратно почистил землю от веток и шишек, раскатал спальник-палатку. И замер.

— Давно подозревал, что есть в отряде особая структура, — сказал он с непонятной усмешкой. — Такая… приглядывающая за поведением.

— Брюханов?

— Кунгур тоже подозревает, — сказал штурмовик. — Он спросил — «на чем вы меня поймали?» Не ты — вы.

Парень распрямился и разом стал выше нее на полголовы.

— Прошу разрешения вступить в эту организацию.

Она помолчала.

— «Спартак» для меня всё, — тихо сказал штурмовик.

— Я знаю.

— Ты же доверяешь мне! — упрямо сказал Брюханов. — Когда я встал за спиной, не дернулась, была уверена, что тебя защищаю!

— Доверяю.

Из темноты вынырнула Лена, деловито убрала снайперку в чехол.

— Канал утечки закрыт, — сообщила Зита. — Он обещал.

— Точно? А по мне, так лучше бы пристрелить… Да и черт с ним. Мне больше интересно, о чем вы тут ругаетесь, как любовники? Или уже не как, а просто любовники?

— Да вот сообщила, что с тобой теперь сплю, не с ним, — хмыкнула Зита. — Видишь, как обрадовался? Задницей, говорит, толкаюсь, спать мешаю. И еще толстая.

— С последним не поспоришь… А ты чего молчишь?

— Нет, — сказал Брюханов напряженно. — Не уходи. Пожалуйста.

— Послушайте, у нас не диверсионная рота, а натуральное индийское кино! — восхитилась Лена. — Чего я в штабе торчала, когда тут такие страсти, не понимаю!

— Брюханов! — сердито сказала она. — Ты себя в последнюю ночь в рейде помнишь? Хорошо помнишь? Ну?

— Не уходи, — странно спокойным голосом сказал штурмовик. — Уйдешь — застрелюсь. И это не шантаж, не думай. Так для «Спартака» будет лучше.

— Я, пожалуй, отойду, — серьезно предложила Лена. — Поговорите тут сами…

— Сиди и слушай. Тут, похоже, не в чувствах дело. Брюханов, рассказывай.

Штурмовик сел и угрюмо уставился в никуда.

— Да нечего рассказывать, — буркнул он. — Ты правильно поняла — зверь я. У меня с детства в голове что-то… перемкнуло, что ли. Ну, с ума сошел. Мамаша, наверно, постаралась, та еще кадра была… Женское кокетство терпеть не могу. Реально — не могу, убить тянет! Все эти бабские хитрости, глазки, вранье, вилянье жопой, ножки голые как бы невзначай…

— А дружить с девчонкой не пробовал? — осведомилась Лена сердито.

— Пробовал. То руку заверну так, что до хруста, то… как только начинает врать, сразу зверею. А вы все врете, как дышите. И почему-то уверены, что это незаметно. А меня от бешенства убить тянет, и с каждым годом сильнее. Болезнь прогрессирует, наверно.

Она помолчала в раздумьях. Вот оно что. Теперь давняя и страшная история из детства приобрела другое объяснение. Впрочем, не менее страшное.

— Ну, а я тут с какого боку?

— Ты не врешь, — просто сказал штурмовик. — Никогда и никому. Не кокетничаешь. Не строишь глазки. Обнимаешь только тех, кого хочешь обнять, и улыбаешься тем, кому хочешь улыбнуться. И если ложишься спать со мной, значит, ты хочешь спать со мной. Я… я с тобой рядом остаюсь человеком. Могу дружить, разговаривать… Без тебя мне голову переклинит, сделаю что-нибудь… лучше сразу застрелиться, так безопасней для всех. Вот такие дела. Психопат, да?

— О! — подпрыгнула Лена. — А как насчет меня?

— А ты как Зита, — сказал Брюханов с озадаченной усмешкой. — Так странно! Посмотришь — вроде шлюха конченая. Приглядишься — похожи, как сестры. Я вас, если честно, сестрами и считаю.

— Решено! — легко сказала Лена. — Ночи в горах холодные, будешь греть меня! А эта толстуха и одна не замерзнет.

— Вы как сестры, — сказал без улыбки Брюханов. — Только я Зиту еще и боюсь до полусмерти.

Лена открыла и закрыла рот. Потом возмущенно уставилась на подругу.

— Зита… — подал голос штурмовик.

— Да останусь я, останусь, — вздохнула она. — Шантажист. После рейда отправишься в госпиталь, понял?